Венецианский купец

Он не отреагировал на мой злобный выкрик, лишь тень улыбки скользнула по губам. В организм мне моментально добавили какого-то нового гормона, который вместо того, чтобы привести меня в чувство, как нормального взрослого, ещё больше вывел из себя.

«Проклятый старикашка, проклятый симбионт!» – рыча от ярости, я спрыгнул со скамьи и, схватив китайца за подол длинной робы, потащил за собой.

Проведя в комнату, где учителям обычно выдавали удары, я снял камзол, затем нижнюю рубаху, а потом под ошеломлёнными взглядами стражи сам встал к широкой деревянной доске, куда обычно привязывали истязуемых.

– Энрике, один удар мне! – приказал я одному из стражников, но тот в ужасе от этой идеи отшатнулся.

– Я хочу себя наказать, – скомандовал я начальнику охраны, когда тот, привлечённый большим количеством народа, появился в дверях, – твои трусы не хотят этого делать!

Тот молча, словно ничего и не происходило, взял плеть из рук своих подчинённых и, замахнувшись, ударил меня. Кожу обожгло.

– Нежнее мог бы, гад! – прошипел я, скривившись от боли. – Это самонаказание, а не развлечение для челяди.

Тот пожал плечами, затем также молча вышел из комнаты, вернувшись к своим делам.

Ко мне тут же бросились две кормилицы, сначала промокнув чистыми простынями, смоченными в винном уксусе, спину и только затем подав мне новую одежду.

– Доволен? Мерзкий старикашка! – одевшись, я повернулся к невозмутимому китайцу.

Тот ничего не ответил.

– Ладно, вернёмся в класс, будешь меня теперь нормально учить, – погрозил я ему кулаком, – если такой умный, я теперь с тебя не слезу, ирод.

Мне показалось, или его маска невозмутимости дала трещину, впервые за то время, что мы были знакомы.

«Да нет, конечно», – отмахнулся я от подобных мыслей, наверно, тени от пламени свечей повлияли на моё воображение.

За шесть следующих часов я вволю отомстил, выжимая его словно губку, и моментально впитывая всё то, что он говорил. Когда старик стал пошатываться от усталости, я, довольный собой, отвёл его не в общую комнату, а во вторую, где жила гречанка.

– Принимай постояльца, – сказал я ей, распоряжаясь, чтобы сюда поставили две простые скамьи, похожие на те, на которых спали слуги во дворце, и принесли нормальное постельное бельё, но только для старика, – бонус, так сказать, за хорошую работу.

Он склонился передо мной.

Единственным неприятным последствием сегодняшнего дня стало то, что новость о моём самонаказании на виду у слуг со скоростью лесного пожара долетела до мамы. Поэтому вечером, я имел с ней разговор. Который начался неприятно, но я объяснил мотивы своего поступка, а также причину, по которой так поступил. Это ввергло мать в такие раздумья, что она наконец задумчиво произнесла:

– Я не знаю, что сказать. Поэтому, думаю, будет уместно, если ты завтра сходишь в церковь к моему духовнику и исповедуешься ему, дорогой. Он человек учёный, что-то да подскажет.

От каждого её слова у меня сводило зубы, но с чем-чем, а уж с верой точно не стоило шутить в этом веке, так что я, чтобы её не расстраивать, конечно же, согласился.

***

Утром, на мессе, всё прошло просто отлично. Я благочестиво крестился со всеми и повторял слова молитвы вслед за епископом. Проблемы начались, когда нас оставили с духовником вдвоём. Мало мне было вчера хитрого китайца, знавшего больше, чем он показывал, так ещё и грёбаный симбионт плеснул в организм какой-то очередной коктейль гормонов, приведший меня в крайне благостное расположение духа, практически примирив с последующими двумя часами притворства. Но… если бы не один факт. Духовник моей матушки оказался тупым и беспросветным фанатиком, который, к тому же, очень плохо знал Священные Писания, зато много чего думал о себе, как об особе, обслуживающей высокие Венецианские дома.

Сначала я всеми силами сдерживался, помня вчерашнего китайца, старался не обращать внимания на ошибки в его латыни, но, когда он начал откровенно привирать, неверно цитируя строчки Ветхого Завета, который среди прочих Священных книг я знал наизусть, это меня окончательно добило, и я стал каждую ошибку комментировать и поправлять вслух, чем, естественно, моментально вывел его из себя.

Под громкие крики и обвинения в ереси меня вытолкнули из кельи в руки напуганной матери, тут же вокруг образовалась толпа любопытных монахов и людей из свит представителей большинства крупных родов города, которые присутствовали вместе с нами на мессе.

– Исчадие ада! Антихрист! – брызгая слюной, орал тот, тыкая в меня грязным пальцем.

– Евангелие сначала подучите, святой отец, – бросил я едва слышно, но, видимо, если с умом у него и было скудно, то слышал он преотлично, с ещё большей силой накинувшись на меня с обвинениями.

Мама от такого то краснела, то бледнела, едва не теряя сознание.

– Что происходит, брат Дионис? – Люди, глаза которых едва не горели в счастливом предвкушении того, что они обо всём произошедшем расскажут всем своим друзьям и знакомым, мгновенно расступились перед епископом, который и служил недавно мессу, рассчитывая на щедрое подаяние для собора от важных семей Венеции. Он подошёл к нам ближе.