Венец Прямиславы

«Хоть бы и холопка была!» Из всех его речей Прямислава осознала именно эти слова. «Хоть бы!» Значит, он знает, что перед ним вовсе не холопка? Знает или догадывается? А если знает, то как много?

Ростислав усадил ее, и Прямислава подчинилась, чтобы не стоять столбом под целой сотней пристальных, удивленных, смеющихся глаз. Ей казалось, все здесь знают ее тайну, а иначе разве отроки стерпели бы, чтобы князь усадил с ними за стол настоящую холопку? И чужое ношеное холопское платье, и опасение, что ее обман раскрыт и этот позор напрасен, – все это только увеличивало ее стыд и смятение. Она сидела, не поднимая глаз, почти не слыша, что к ней обращаются. Когда-то мать, а потом боярыня Домна Гордеславна учили ее, как вести себя за столом, как есть, пить и вытирать руки, но никто и не предполагал, что ее первое «княжеское» застолье окажется таким!

А на самом деле никто ни о чем не догадывался. Перемышльские отроки видели перед собой просто красивую девушку, которая понравилась их княжичу. И если она принадлежит Юрию, то и ее, и все прочее в этом селе, Ростислав сейчас смело мог считать своей военной добычей.

Он усердно угощал девушку хлебом, кашей, капустой, предлагал кваса из того же ковшика, из какого пил сам, но для Прямиславы принять от него хоть что-нибудь означало полное падение, и она смотрела на эту простую пищу как на страшную отраву. Ростислав всячески старался утешить ее и ободрить, но до нее не доходило ни одного слова. Притворяться глупой холопкой не составляло труда: она и в самом деле плохо понимала, чем все это может кончиться и что ей делать. Было чувство, что простая и твердая дорога ее жизни вдруг обернулась бурным морем, по которому ее носит на утлом челне. То ли к берегу прибьет, то ли на дно утянет, и помощи ждать неоткуда… Кроме Бога.

Прибава стояла в стороне с кислой натянутой улыбкой, которая никак не вязалась с ее злым взглядом. Ростислав делал совсем не то, что она от него ждала и ради чего старалась. Он выбрал не ту девушку, а значит, замысел Прибавы не сдвинулся ни на шаг. Но Ростислав так увлекся, ухаживая за холопкой, что ключница не могла подойти, чтобы рассеять его заблуждение.

– Ай, красивы у тебя девки, человече! – приговаривал Ростислав, поглядывая на тиуна Калину. – Видно, прошлый год – урожайный! А говорил, нету! Купил бы я эту красавицу, шести гривен не пожалел бы! Продашь?

– Кабы… кабы я был хозяин, отчего не продать? – бормотал озадаченный Калина. – Но ведь… – И оглядывался на Мирона, не решаясь самостоятельно врать.

– Так она же княжья! – втолковывал Мирон, уже и сам не зная, к чему все это приведет. – Без хозяина как же можно продавать?

– А раз купить нельзя, придется даром взять! – со смехом отвечал Ростислав.

Дружина хохотала, а тиун только делал головой и шеей движения, похожие на неуверенный поклон. Он понятия не имел, кто хозяин привезенной Мироном девушки и кто она вообще такая, но только о том и мечтал, чтобы вся добыча перемышльцев ею одной и ограничилась.

И он был прав в своих опасениях: если бы Ростислав держал путь не на войну, а домой, то непременно забрал бы из села всех отроков и молодых мужиков и поселил их на Вислоке взамен погибших при последнем набеге. Но сейчас он не мог обременять войско полоном, который еще надо кормить по пути.

– Ну, погуляли, будет! – наконец решил Ростислав. – С зарей дальше пойдем, спать пора. Ступай, душа моя, наверх, взбей мне перину как следует. А то там бабка какая-то кривобокая шуровала, только все напортила.

– Идем, идем, красавица! – К Прямиславе подскочил Мирон.

Она встала, стараясь выбросить из головы только что услышанное и надеясь, что сотник придумал, как вывезти ее отсюда.

Но в сенях Мирон взял ее за руку и живо потащил вверх по лестнице. В горнице было темно и прохладно.

– Куда ты меня приволок? – горячо заговорила Прямислава, слегка опомнившись. – Вот ведь придумал, дубовая твоя голова! Чтоб тебя кикиморы взяли, прости меня господи! Напялил на нас тряпки холопские, а теперь хочешь меня, как Прибавку эту подлую, Сухману на перину подложить! Да я лучше в омут головой, чем буду такой позор терпеть! Знал бы он, кто я, не посмел бы!

В пылу негодования она упустила из виду, что Мирон тоже не знает, кто она.

– Ну, Бог велел! – отозвался Мирон, которого не слишком тронули эти упреки. Он едва слушал ее, торопливо пытаясь запалить лучину. – Слава богу, что ему ты, а не княгиня приглянулась! Потерпи, душа моя, зато княгиню спасешь! Ну, грех, а кто же без греха! Матушка Юхимия отмолит, когда узнает, что ты за княгиню пострадала! Бог не взыщет, потому как за княгиню… Не говори ему, кто ты, молчи, ради Христа! Если выдашь, то и княгиню погубишь, и себя не спасешь! Он сейчас тут хозяин, ему все равно, кто ты, холопка или воеводская дочь! Судить ведь его некому! Поди-ка с него взыщи! А княгиню надо уберечь! Слава богу, что ты ему приглянулась! Авось про нее и не вспомнит! Потерпи, голубка, от этого не умирают. Завтра он уедет, а там и обратно в Апраксин вас отвезем! Обойдется! Бог не взыщет! Ведь говорил я вам…