Венец Прямиславы

К счастью, сотник Мирон понял ее так, что послушница возмущена тем, какие неудобства приходится терпеть княгине.

– Лучше прикинуться, чем на самом деле холопкой стать! Княгиня – красавица, да и ты, душа моя, тоже хороша. – Он изо всех сил старался задобрить их обеих, только бы добиться своего, не поднимая шума и не привлекая внимания гридницы. – Лучше немного в холопском платье побыть, чем навек в чужие руки попасть. Бог видит, никакого ущерба твоей чести, княгиня, не будет! Послушай меня, Христом Богом молю, ведь добра я тебе желаю! Ведь увезет вас этот Сухман, куда и Змей Горыныч Забаву Путятичну не заносил, и никакой Туров вас тогда не вызволит! Батюшку-то, мужа-то, Юрия Ярославича, пожалей, княгиня!

Упоминание об отце подействовало на Прямиславу, и она больше не стала спорить.

– Выйди, не будет же княгиня при тебе одеваться! – сурово велела она Мирону, и он обрадованно заторопился:

– Я тут, тут, княгиня, в верхних сенях буду! Выходите скорее, я вас вниз сведу, в клети спрячу, а если во дворе никого особо не будет, и со двора выведу! Поскорее только!

– Сам давай поскорее!

Закрыв за ним дверь, Зорчиха стала разбирать одежду. Мирон притащил девушкам верхние и исподние рубахи из простого грубого холста, явно поношенные и не слишком подходящие по меркам, но ему, как видно, было некогда выбирать и примерять. Обуться им предлагалось в дырявые, разношенные поршни [36], огромные, как утиные лапы. На веревочку были нанизаны звенящие заушницы [37]из потемневшей меди, которые у Прямиславы вызвали особенное отвращение: почему-то ей подумалось, что эти «сокровища» тиун Ивлянки собрал с каких-то семей за долги. А ей предложено их надеть! Она вспомнила украшения из ее приданого, подаренные на свадьбу отцом и мужем: ожерелья из золотых узорных бусин, колты [38]с разноцветной эмалью, ликами святых и райскими птицами, серебряные подвески и золотые перстни, жемчуга и самоцветные камни – все это теперь хранилось где-то в сундуках Апраксина монастыря, под надежным присмотром ключницы матери Митродоры. А она, княгиня Прямислава Вячеславна, должна цеплять к своим волосам какие-то медные холопские побрякушки! Мирон не принес им ничего, чтобы покрыть головы, а значит, им предстояло изображать двух девиц, что тоже было унизительно и стыдно как Прямиславе, по закону замужней, так и послушнице Кресте.

– И с каких только девок снял! – бормотала Прямислава, глядя, как Зорчиха раскладывает их «обновки». Никогда в жизни она не носила чужой одежды, да еще такой грубой, и весь этот замысел с переодеванием казался ей глупым и унизительным. – Ну, мы и так не царицы цареградские! – Она посмотрела на свой подрясник, потом на собственную рубаху, надетую на Кресте, – мирское, из хорошего коричневого сукна, но скромное, приличное для монастыря платье. – Зачем же еще холопками рядиться!

– Не так уж он и глупо решил, Мирон-то! – неожиданно поддержала сотника Зорчиха, подходя к ней с одной из «обновок» в руках. – Давай-ка, голубка, одевайся! Бог его знает, Сухмана этого, кто он такой, а по виду как есть половец. От них хорошего не дождешься. Завезет еще правда, куда ворон костей не заносил! Ни князь Юрий, ни князь Вячеслав не найдут потом! От греха подальше, тут и мышью прикинешься, не то что холопкой! Одевайся, целее будем.

Прямислава с неохотой развязала платок, распустила пояс и потянула с плеч подрясник. Это тоже была чужая одежда, но, во-первых, она принадлежала хорошо знакомой Кресте, а во-вторых, напоминала о монастыре, который за эти годы стал для Прямиславы настоящим родным домом. Но застиранная холопская рубашка неизвестно с какой девки – совсем другое дело! На такое унижение можно было пойти только в самом крайнем случае, а Прямислава не была уверена, что он наступил. От природы не робкая, она выросла с мыслью о своем достаточно независимом и защищенном положении и не привыкла бояться ничего, кроме неуважения со стороны злополучного Юрия Ярославича. Несмотря на испуг сотника Мирона и уговоры Зорчихи, она не очень-то верила, что ей посмеет причинить зло какой-то проезжий человек, пусть даже половец и обладатель двухтысячного войска. Так зачем ей рядиться холопкой? Если откроется правда, она будет выглядеть глупее глупого! Все это приключение уже становилось из ряда вон выходящим по своей нелепости: сначала она из княгини Прямиславы Вячеславовны стала послушницей Крестей, а теперь из послушницы делается Юрьевой холопкой! Куда уж хуже!

Крестя не возмущалась: с явным облегчением она рассталась с платьем княгини и натянула холопскую рубаху, бросая тоскливые взгляды на свой старый подрясник.

– Как-то… простоволосой… грех… – бормотала она, провожая глазами платки, которые Зорчиха вместе с прочей одеждой и хорошими башмаками сунула в ларь.