Венера из меди

Я хотел кричать, я хотел реветь. Я не мог вынести, чтоб произнести ее имя. Кто-то закричал; крик, просто звук, чтоб сказать – мы тут. И вот, мы встали около горы обломков, прислушиваясь. Таков порядок: вы кричите или чем-то стучите, а потом слушаете, затем копаете. Если повезет, вы выкапываете кого-то. Но ты все равно копаешь. Ты выламываешь целые балки, как будто это поленья для печи, переворачиваешь двери, которые все еще прикреплены к своим рамам, раздвигаешь треснувшие перекладины и роешься среди тонн бесформенного камня, который совсем теперь не походит на материал, пошедший на строительство дома. Воздух вокруг в клубах пыли. Какие-то фигуры движутся. Месиво под твоим башмаком внезапно осыпается, и ты оступаешься, твое сердце бешено стучит, тебя окутывают более плотные облака пыли. Четырехдюймовый гвоздь, все еще такой же сияющий, как в день, когда он был забит в стену дома, вонзается в твое голое колено. Твои руки исцарапаны в клочья об куски кирпича и бетона. Твой пот с трудом может просочится сквозь толстую корку белесой пыли, от которой иссушается кожа. Твоя одежда задубела. Твои башмаки никогда уже не стоит снова надевать. Сквозь их ремешки твои пальцы и лодыжки сочатся кровью. Пыль забивает твои легкие.

Время от времени люди снова останавливаются и призывают к тишине, затем кто-нибудь, у кого хватает для этого мужества кричит. И ты слушаешь как тонкой струйкой сыплется мелкая крошка из известки среди сломанных кирпичей и плитки и обрывков бумаги, которые когда-то были твоим домом.

Если это было большим зданием, то ты знаешь, еще до того, как будешь вслушиваться, что есть очень маленький шанс, что хоть кто-то ответит.

Пока мы работали, я ни с кем не говорил. Даже незнакомые люди, должно быть, поняли, что это место мне не чужое. Когда принесли первые лопаты, я сразу схватил одну; на правах собственника. В какой-то момент раздался треск, и куча обломков просела, поэтому мы все отскочили назад. Я взял на себя руководство, чтоб укрепить место подпорками. Я был в армии. Меня учили, как руководить гражданскими, когда они бегают вокруг как цыплята. Даже при катастрофе ты не должен терять голову. Даже если бы я потерял ее, она ждала бы этого от меня. Девочка ожидала от меня, что я сделаю все, что смогу, чтоб спасти хоть кого-нибудь. Если она была тут, то по крайней мере, я был рядом с ней. Я оставался бы тут днем и ночью, пока не отыскал бы ее.

Чувства должны были прийти позже. Чем позже, тем лучше. Я не был уверен, что смог бы вынести то, что говорил мне мой разум, если бы стал это чувствовать.

Когда нашли тело женщины, все притихли.

Я не знаю, кто назвал мое имя. Люди расступились. Я заставил себя проковылять туда и посмотреть; все ждали и смотрели на меня. Руки коснулись моей спины.

Она была вся серая. Серое платье, серая кожа, серые матовые волосы, в них была гипсовая пыль о строительная крошка. Целое тело, словно слепленное из пыли. Так покрыта грязью, что узнать было невозможно.

Нет сережек. Не та форма мочки уха, и ничего золотого в нем – ухо даже не проколото.

Я покачал головой:

– Моя была выше.

Кроме того, как только я уверился, что могу смотреть на нее без эмоций, я мог бы сказать, что под покровом серой пыли ее волосы останутся седыми. Волосы были тонкими – только короткий хвостик, не толще моего мизинца, длиной около фута. У моей же была толстая коса, доходившая ей до пояса.

Кто то закрыл ее лицо шейным платком. Раздался голос:

– Должно быть это старуха с верхнего этажа.

Сумасшедшая старуха, что так часто проклинала меня.

Я вернулся к работе.

Это меня расстроило. Я уже начал представлять, что мне предстоит найти.

Я сделал паузу, вытирая пот со своего грязного лба. Кто-то, кто считал, что у него сейчас больше сил чем у меня, взял из моих рук лопату. Я отодвинулся, когда он набросился на завал из строительного мусора, в том месте, где я стоял. Некоторое время я стоял отдыхая, потом что-то привлекло мое внимание.

Это была ручка корзины. Я узнал черное блестящее волокно из пальмового листа, которым моя мать обвила ее, когда тростник начал расплетаться. Я вытащил ее на поверхность. Кое-что из моих вещей. Раньше она висела рядом с дверью в нашей гостиной.

Я отошел в сторону. Стоявшие вокруг тихо протягивали питье, чтоб смочить горло спасателей. Я обнаружил, что мне в руку сунули стакан. Негде было присесть. Я опустился на корточки, выпил, поставил стакан, вытряхнул грязь из корзины и заглянул внутрь. Не много. Все что у меня осталось. Гордость нашего домашнего хозяйства: десять бронзовых ложек, которые Елена когда-то дала мне, она не позволила мне спрятать их в своем матрасе, так как теперь они нужны были для ежедневного употребления; блюдо, которое раньше принадлежало моей матери, отложенное для нее; мои лучшие башмаки, спрятанные от попугая… и терка для сыра.

Я понятия не имел, почему тут оказалась терка. И никогда не смогу спросить. Так много незавершенных дел: это худшее, что приносит внезапная смерть.