Венедикт Ерофеев «Москва – Петушки», или The rest is silence

Светлана Шнитман-МакМиллин Венедикт Ерофеев «Москва – Петушки», или The rest is silence

Памяти моих родителей – с любовью и благодарностью

Марк Липовецкий Об этой книге

Властью случая, а может, волей судьбы Светлана Шнитман-МакМиллин оказалась среди первых читателей поэмы Ерофеева – она прочла ее через несколько месяцев после того, как этот шедевр русской литературы был перепечатан на машинке, а следовательно, спасен от неминуемой погибели, подобной той, что постигла роман «Дмитрий Шостакович». Она, конечно, могла бы прочитать поэму и позже, но мне почему-то кажется, что если бы Светлана читала Ерофеева, когда тот уже был окружен молвой и легендой, «Москва – Петушки» не поразили бы ее так сильно. Однако резонанс от текста никому не известного автора оказался столь мощным, что несколько лет спустя С. Шнитман-МакМиллин (тогда Гайсер-Шнитман) написала эту книгу – первую (и долгое время единственную) научную монографию о поэме Ерофеева. Эмигрантка и аспирантка (тогда эти феминитивы звучали не слишком гордо), она одной из первых отнеслась к «Москве – Петушкам» с академической серьезностью, посвятив ей докторскую диссертацию. И дело не только в том, что сам Ерофеев высоко оценил ее книгу «Венедикт Ерофеев „Москва – Петушки“, или „The rest is silence“». Мне в этой книге видится важное культурное событие – значительность которого особенно очевидна сегодня, более чем через тридцать лет после первой ее публикации в издательстве Peter Lang.

Нынешнему читателю классический статус поэмы Ерофеева кажется очевидным, давно стало привычным сравнение «Петушков» с «Мертвыми душами». Однако в 1970–1980‐е годы на западных кафедрах славистики редко допускались диссертации о современной литературе, тем более о литературе, так сказать, неясного происхождения. Можно было представить себе диссертацию о Солженицыне или Бродском, но не о Ерофееве или Довлатове. Первые были знаменитостями мирового масштаба, о них сообщали в газетах, говорили по радио и телевидению. Вторые были звездами в узких кругах антисоветской интеллигенции – как в СССР, так и в эмиграции. На советских кафедрах до перестройки о таких авторах речь могла идти исключительно в курилке.

Как ни странно, советский канон оставался в центре внимания западной славистики практически до конца существования Советского Союза. Разумеется, оценки раздавались диаметрально противоположные, но сам диапазон текстов задавался советской оптикой. Исключение составляли только исследования писателей Серебряного века и 1920‐х годов. После революции, совершенной «Ардисом» – издательством и, как сейчас сказали бы, проектом, созданным Карлом и Элендеей Профферами в мичиганском Анн Арборе, ситуация с исследованиями в области этих двух литературных эпох изменилась довольно радикально. Но «Ардис» не опубликовал «Москву – Петушки», хотя (как свидетельствует Николай Усков) Эллендея была восхищена поэмой. Зато о «Москве – Петушках» написали видные ученые тартуского круга, Ирина Паперно и Борис Гаспаров. Их статья, за которой следует в своем подходе к поэме Светлана Шнитман-МакМиллин, вышла в израильском журнале «Slavic Hierosolymitana» в 1981 году[1]. Но Паперно и Гаспаров тоже были эмигрантами, а популярность того или иного русскоязычного сочинения в эмигрантской среде скорее мешала, чем помогала продвижению его автора в западных научных кругах.

Так что диссертация С. Шнитман-МакМиллин, всецело сосредоточенная на «Москве – Петушках», была сопряжена с научным риском и требовала немалого мужества. Более того, вместо того чтобы написать, скажем, о том, как поэма Ерофеева отражает и обличает массовый советский алкоголизм[2], – диссертантка принялась комментировать интертексты «Петушков». Иначе говоря, вместо того чтобы нажимать на политическую актуальность произведения, молодая исследовательница с энтузиазмом доказывала, что сочинение малоизвестного алкоголика из СССР находится в сложном, многоуровневом диалоге не только с русской классикой (Гоголь, Достоевский), но и с европейской культурой, как религиозной, так и светской, в диапазоне от античности до современности. По сути дела, таким образом в книге «Венедикт Ерофеев „Москва – Петушки“, или The rest is silence» выдвигалась и всем богатством многоязыкового научного аппарата доказывалась крамольная гипотеза. Ведь выходило, что за пределами культуры, организованной оппозицией советского/антисоветского, в СССР существует непостижимо просторное культурное пространство, населенное «асоциальными элементами». Причем это пространство не отделено от советского мира воображаемой стеной: как показывает Светлана Шнитман-МакМиллин в своей книге, советские цитаты и аллюзии у Ерофеева легко переплетаются с библейскими и античными.