Особую роль в истории странствий и гибели героя играют
…все четверо потихоньку меня обсаживают – двое сели на стульях у изголовья, а двое – в ногах. И смотрят мне в глаза, смотрят с упреком, смотрят с ожесточением людей, не могущих постигнуть какую-то заключенную во мне тайну.
«Ну так вставай и иди», – приказывают четверо герою. Последняя деталь увеличивает параллелизм этой сцены с распятием, которое тоже совершается четверыми, располагающимися вокруг героя таким же образом:
Они приближались по площади, по двое с двух сторон. «Что это за люди и что я сделал этим людям?» – такового вопроса у меня не было. ‹…› Подошли и обступили…
В этом контексте постоянных сопоставлений с евангельскими мотивами «четыре» может трактоваться как символ креста.
Постоянная ориентация на евангельский текст придает описываемым в повести событиям особую коннотацию. Каждое событие существует одновременно в двух планах. Похмелье интерпретируется как казнь, смерть, распятие. Опохмеление – воскресение. После воскресения начинается жизнь – постепенное опьянение, приводящее в конце концов к новой казни. Герой прямо говорит об этом в конце повести: «Ибо жизнь человеческая не есть ли минутное окосение души?» Однако такая трактовка бытовых событий, в свою очередь, оказывает обратное смысловое воздействие на евангельские мотивы в повести. Последние нередко приобретают оттенок пародии, шутки, каламбура: высокое и трагическое неразрывно сплетается с комическим и непристойным. Кроме того, такое наложение сообщает евангельскому тексту