Вендетта по-русски

— Новое? — Я посмотрел на пистолет в руках Кожухова. — Это и есть ваше новое?

— Да, — едва ли не с гордостью ответил он. — Это мое новое, то, что сделал я сам. И мне это нравится. У меня больше нет шефа, я ни перед кем не отчитываюсь, я делаю что хочу. Со мной мои люди. Мне это нравится, — решительно повторил он.

— А как же Гиви Хромой? — напомнил я. Он не любит таких самостоятельных деятелей. Или он станет твоим шефом, или не станет одного из вас.

— Поживем — увидим, — заметил Кожухов. Без особого энтузиазма. Он как-то погрустнел после всех этих разговоров о Паше Леонове и Николае Николаевиче, о Гиви Хромом и о страхе одинокой смерти… И, вероятно, я выбрал не лучший момент для своего вопроса.

— Вася, — спросил я не без определенного неудобства, называя сорокалетнего мужика с наметившимися на лбу морщинами уменьшительным именем.

— Вася, дело уже прошлое. Что это была за операция, после которой… — я замолчал, не зная, с чего начать перечисление событий, последовавших за загадочной операцией весны девяносто шестого года — увольнение четверых сотрудников ФСБ, гибель Николая Николаевича в Чечне, пьянство Паши Леонова… Там было слишком много последствий. И, похоже, мне были известны далеко не все из них.

— А разве Паша не написал в своих мемуарах? — быстро спросил Кожухов.

— Не до конца, — сказал я. — Он не успел. Это было моей ошибкой. Нужно было сказать, что Паша все написал и что я все знаю, просто хочу выслушать версию Кожухова и сравнить ее с леоновской… Я этого не сделал.

— Не успел? — почти радостно спросил Кожухов. — Ну и хорошо, что не успел. Пусть никто об этом и не узнает. Пусть так… — Он явно оживился, стал улыбаться, снова завертел пистолет в руках. Я его сильно обрадовал своими словами. Весьма глупо с моей стороны.

— И все-таки, — настаивал я. — За что вас четверых уволили из ФСБ? Что это была за операция?

— Нет, не дави на меня. Дело, как ты сказал, прошлое. Зачем все это заново вытаскивать? Тем более что расследованию твоему это не поможет, да и расследования, как оказалось, никакого и нет…

— Это уж я сам решу — помогут твои признания расследованию или нет. Ну, давай. Что там насчет правильного направления финансовых потоков и Валерия Абрамова?

Кожухов снова перестал играть пистолетом. Веко его левого глаза дернулось в нервном тике.

— Хм, — сказал он — Направление финансовых потоков. Да, это Николай Николаевич так говорил. Чтоб ему черти пятки в аду поджарили.

— А что это вы его так не любите? Что он вам сделал?

— Он меня втянул в это дело, — вздохнул Кожухов.

— Какое дело? — не отставал я.

— Такое! Сам знаешь, раз знаешь про Абрамова и финансовые потоки.

— Что конкретно вы должны были сделать?

— Ты меня уже утомил! — недовольно пробурчал Кожухов. — Что мы должны были сделать? Ну ты же сыщик, сам должен догадаться! Ты же знаешь ключевые слова: Абрамов, направление финансовых потоков. Пошевели мозгами!

— Абрамов — финансист, — сказал я, глядя в глаза Кожухову и ожидая утвердительного знака. — Он контролировал какие-то финансовые потоки. Вы должны были заставить его изменить направление этих финансовых потоков, так?

Кожухов медленно опустил веки и так же медленно их поднял. Это можно было расценить как демонстрацию усталости от общения со мной и как одобрение моего последнего предположения.

— И куда он должен был направить деньги? Кому? Это же связано с президентской кампанией, да?

— Хрен тебе, а не президентская кампания! — Кожухов забыл про все фокусы с поднятием век и яростно процедил сквозь зубы:

— Это все туфта! А никакая не президентская кампания…

— Ну как же, — не поверил я. — Леонов написал, что…

— Все, — решительно заявил Кожухов. — Больше ничего тебе говорить не буду.

— Хорошо, — заторопился я. — Вы должны были заставить Абрамова изменить направление финансовых потоков. Что вы для этого сделали? Что придумал Николай Николаевич?

— Кое-что, — мрачно проговорил Кожухов. — Кое-что.

— Вы угрожали Абрамову? Шантажировали его? Хотели организовать компромат?

— Ну вот что, — Кожухов поднялся из-за стола. Пистолет не крутился в его пальцах, он был направлен мне в голову. — Я не знаю, зачем я вообще с тобой разговариваю, зачем я тут с тобой сижу. Но я больше не буду отвечать на твои идиотские вопросы. Я тебе скажу кое-что. А ты меня послушаешь и если задашь мне хоть еще один вопрос после этого, то я, честное слово, разнесу тебе башку! И Гоша мне скажет за это большое спасибо! Усвоил?

Я кивнул, глядя попеременно в черное жерло «ТТ» и в бешеные глаза Кожухова. И то и другое было одинаково страшно.