Великолепная Софи

– Да, – сказала леди Омберсли. – О да! Мисс Рекстон – замечательная девушка. Я уверена, что она обладает многочисленными достоинствами. Очень здравомыслящая и образованная, а ее строгие принципы не могут не вызывать уважения.

– Она наверняка смертельно скучна, – без обиняков предположил сэр Гораций.

– Чарльза, – призналась леди Омберсли, скорбно глядя на огонь, – не интересуют чересчур жизнерадостные и веселые девушки, как, впрочем, и… экстравагантные выходки. Должна признать, что порой мне кажется, будто мисс Рекстон не хватает некоторой живости… Но ты не должен обращать внимания на мои слова, Гораций, потому как я сама никогда не питала ни малейшей склонности становиться синим чулком, а в наши дни, когда многие молодые девушки попросту не знают удержу, так приятно встретить такую… Чарльзу очень нравится строгость и сдержанность мисс Рекстон! – поспешно закончила она.

– Знаешь, Лиззи, очень странно, что твой с Омберсли сын вырос таким занудой, – бесстрастно заметил сэр Гораций. – Ты, часом, не наставила Омберсли рога, а?

– Гораций!

– Да, я знаю, что ты на такое не способна! Не злись, пожалуйста! По крайней мере не в случае со старшим сыном: не настолько уж ты глупа, в конце концов! Тем не менее картина получается странная, и меня всегда это удивляло! Он может жениться на своем синем чулке, ну и на здоровье, мне до этого нет никакого дела, однако это совершенно не объясняет, почему тебя так волнует, что ему нравится, а что – нет!

Леди Омберсли перевела взгляд с пылающих углей на лицо брата.

– Ты кое-чего не понимаешь, Гораций.

– Об этом я и говорю!

– Да, но… В общем, Гораций, Мэттью Ривенхолл все свое состояние оставил Чарльзу!

Сэр Гораций, по всеобщему мнению, был сообразительным и дальновидным человеком, но сейчас он не сразу уяснил себе значение того, что сообщила ему сестра. Он непонимающе смотрел на нее некоторое время, после чего поинтересовался:

– Ты имеешь в виду старого дядюшку Омберсли?

– Его самого.

– Набоба?

Леди Омберсли кивнула, но ее брат все еще не был удовлетворен.

– Того, что составил себе состояние в Индии?

– Да, и мы всегда думали… Но он сказал, что Чарльз – единственный из рода Ривенхолл, не считая его самого, у которого имеется хоть капля мозгов и здравого смысла, и он оставил все ему, Гораций! Всё!

– Господи помилуй!

Очевидно, это восклицание показалось леди Омберсли вполне уместным, потому что она вновь кивнула, горестно глядя на брата и беспомощно теребя бахрому своей шали.

– Значит, именно Чарльз теперь задает тон и распоряжается здесь! – сказал сэр Гораций.

– Он очень щедр, другого такого поискать, – печально сообщила леди Омберсли. – Так что мы должны отнестись к этому с пониманием.

– Будь проклята его наглость! – заявил сэр Гораций, который сам был отцом. – Что он натворил?

– Видишь ли, Гораций, ты мог этого не знать, потому что все время живешь за границей, но бедный Омберсли в свое время наделал очень много долгов.

– Это всем известно! Я уже и не припомню, когда он не пребывал в стесненных обстоятельствах! Или ты хочешь сказать, что мальчишка оказался настолько глуп, что все их выплатил?

– Но, Гораций, кто-то ведь должен был это сделать! – запротестовала она. – Ты не представляешь, насколько все осложнилось! А ведь надо воспитывать младших мальчиков, чтобы они заняли достойное место, да и девочки… Неудивительно, что Чарльз страстно желает, чтобы Сесилия заключила выгодный союз!

– Значит, он содержит всю ораву, не так ли? Дважды дурак! А как насчет закладных? Если бы Омберсли имел полное право распоряжаться большей частью своего наследства, он бы давно промотал его!

– Я не очень в этом разбираюсь, – ответила его сестра, – но, боюсь, Чарльз повел себя в этом вопросе не совсем так, как следовало бы. Омберсли был крайне недоволен, но называть собственного первенца «змеиным зубом»[4] тоже никуда не годится! Казалось бы, Чарльз, достигнув совершеннолетия, мог бы сделать приятное своему отцу, проявить хотя бы толику сыновней любви и почтительности! Но нет, он наотрез отказался изменить условия распоряжения собственностью, и все осталось по-прежнему, так что никто не может упрекнуть Омберсли в том, что он раздосадован! А потом тот гадкий старик умер…

– Когда? – поинтересовался сэр Гораций. – Как так вышло, что вплоть до сегодняшнего дня я ничего об этом не слышал?

– Это случилось более двух лет назад, и…

– Теперь все ясно: тогда я был чертовски занят, разбирался с Ангулемом и прочим. Скорее всего, это случилось, когда я находился в Тулузе. Однако, когда мы виделись с тобой в минувшем году, ты об этом и словом не обмолвилась, Лиззи!

Ее больно задела подобная несправедливость, и она с негодованием заявила: