Великое сидение

– Не оставляй его одного. Мало ли кто войдет да что-нибудь поскажет ему. Помни: твоя судьба, Катя, решается, – в первый раз за многие годы снова так задушевно назвал ее, как тогда, в ту давность, еще Катюшкой ее называл. – Не обращай внимания, ежели станет опять прогонять. В уголке притулись, но из спальни не уходи. Сторожи завещание. Поняла?..

Дочь Анна порывалась к отцу, но мать ее остановила:

– Не тревожь отца, Аня. Ему и так тяжко, а тут еще ты не сдержишь себя и заплачешь. Он и поймет, что надежды нет.

– Только посмотрю на него, – просила Анна.

– Я сказала тебе – не надо, – строго сдвинула брови мать. – С Лисаветой да с Натальей будь.

Анна ушла. Екатерина тихо открыла дверь, осторожно проскользнула в нее и остановилась у печки. Помнила, что сказал Меншиков. Теперь ни на минуту не отойдет.

Петр лежал на высоко взбитых подушках в голубых атласных наволочках, что на своем досуге собственноручно нашила ему царица Прасковья, и на что бы он ни взглянул, все оборачивал в мыслях на свои дела, на свою жизнь и на свое предсмертное одиночество. Вон – около печки стоит она, его суженая, которой ни в чем верить нельзя, – теперь он ясно понимал это. Чужая она, враждебная.

– Жалуются, видишь ли, на Петербург. Сырость такая в нем, что пенька гниет.

– Кто, Петрушенька, жалуется?

– Они, те… Само место – гнилое, болотное… – И вдруг встрепенулся, побагровел от негодования. – Петербург порочить?.. Ушакова сюда!.. Позвать Ушакова!.. – кричит Петр, опираясь рукой на подушку, и уже кривится лицом на левую сторону, дергает шеей, корчится в судорожном припадке.

– Петя… Петя… Петрушенька… – успокаивает подбежавшая Екатерина, по привычке прижимая его голову к своей груди. – Нет никого. Только я да ты… Петечка, дорогой…

Опамятуясь от бреда, он напряженно думал о том, кому доверить все содеянное им с первого дня сего восемнадцатого века. Свершенные им преобразования являлись служением Российскому государству, всенародной пользе. Теперь каждому ясно, сколь сильной и славной стала Россия, но как не просто было достичь этого. Чтобы разбогатеть государству, следовало вести большую торговлю, развивать промыслы, пробиваться к морю, освобождаться от дани татарам, которую платили крымскому хану, как поминки…

Да, да, еще и еще повторить нужно, что требовалось научиться строить корабли и плавать на них, победить давнего, сильного и злого врага в затянувшейся войне, строить крепости, города, прокладывать дороги, прорывать каналы, – всего, что сделано, не перечесть. А еще сколько надобно!

Кто противился его преобразованиям? Раскольники, косные хранители старины, древлего благочестия?.. Не благочестие оберегали они, а свое невежество да изуверство. Постыдную жизнь вели и ведут в своих скрытых скитах, противясь всему новому, лучшему. Их ли примеру следовать?..

Море, море… С юношеских лет было заветной мечтой добыть его для России. В исполнении этой мечты виделась цель всей жизни. Глядя на дедовский ботик, дивился возможности плавать на корабле, а теперь почти восемьсот судов составляют российский флот, из коих сорок восемь многопушечных линейных кораблей. Морской державой Русь стала.

Этим летом двести сорок иностранных торговых судов принимал у себя Петербург.

Ах, жить бы еще и жить!..

Но жизнь покидала Петра.

В церквах денно и нощно молились о нем; получили прощение осужденные на каторжные работы, кроме убийц и разбойников. Родственники и друзья таких преступников испрашивали им тоже помилования, но Петр, хотя и ослабевшим голосом, а с непреклонной твердостью отказал в такой просьбе, сказав:

– Надеюсь более угодить богу правосудием, нежели потворством.

Но через день были прощены и эти преступники, а также все осужденные на смерть, и прощены дворяне, не явившиеся на последний смотр.

А облегчения от болезни не было.

В ночь на 28 января, когда Петр находился в предсмертии, сановная знать собралась во дворце для совещания о преемнике престола. Призвали кабинет-секретаря Макарова – нет ли у него письменного распоряжения императора? Нет. Но его воля высказана в законе от 5 февраля 1722 года: «Заблагорассудили мы сей устав учинить, дабы сие было всегда в воле правительствующего государя, кому он хочет, тому и определит наследство…» Но это наводило собравшихся вельмож на разноречивые суждения. По такому закону может оказаться, что государством станет править дотоле малозначимый человек, тогда как имеются все же законные наследники. Царедворцы из старой родовой знати – князья Голицыны, Долгорукие, Репнин, следуя древнерусскому обычаю, настаивали на продолжении царской династии по мужской линии, и таким наследником мог стать девятилетний внук императора, сын царевича Алексея.

– Почему он? – негодующе спрашивали противники такого воцарения. – Законная наследница – государыня Екатерина Алексеевна. Она коронована государем, и это само говорит за то, что он прочил ее своей преемницей.