Великое однообразие любви

И, словно ангел хриплый, гармоника у рта витает.
За пивом очередь, тоска в подбородке нависшем.

Свидетельства эпохи изобилья брюхаты ветром,
Черный пудель косится на стену, и у калеки,
стучащего зубами в кружку, разбрызгивая пену,
пять пуделей в глазах танцуют.
Цирк похмелья вращает дождевые капли.
Хозяйка с хрониками Рима боль на хроническим
недосыпаньем,
Отсюда злоба, с коею она остервенело рвет за повод.
Дохлый кофе едва хранит тепло,
По легким кашель катится мусическим дельфином,
Свидетельства былых красот надежно лгут.
Пришла пора простуд, кофейных бдений
И всевозможнейших хождений по гостям.
Пора стать паром,
На худой конец, корою,
Стеклом покрыться вязким.
Если бы не небо!
Теснит нас небо.

9

Теснит нас небо –
Летней ночью неповторимой болью белизна
Шуршит ко многим водам сонным шелком –
В нем не видать ни облака, ни дна.
Чуть тлеет только снежный Веспер.
Разъято эхо бывших голосов, волокна шепота
текут над плоской дельтой, чтоб нитью ледяной
остаться у висков –
двух выпуклых зеркал, бестенных и прозрачных,
таящих чайки вскрик, росу и дрожь зрачка.
Голубовата кровь и соль, как бирюза.
Меж тем как у окна в туман сливаются и ночь,
и лето.
В туман зеркальный слиты рукава недвижимой реки.
Бледнеющий шиповник не шелохнется в мраморных
садах.
Был август бел,
Был сладостен терновник,