Великий ум Марса

— Я сплю, — сказала она, и затем ее глаза обозрели лежащее туловище и ноги, и выражение крайнего ужаса пробежало по ее лицу. — Что случилось со мной? Именем моего первого предка — что?

Пронзительный резкий голос раздражал меня. Это был голос Заксы, а Закса теперь должна была обладать милыми музыкальными тонами, которые безусловно гармонировали с прекрасным лицом, украденным у девушки. Я старался забыть об этих скрипучих нотах, думая только о красоте оболочки, которая когда-то украшала душу, спрятанную в старом и высохшем теле.

Она протянула руку и ласково коснулась ею меня. Жест этот был прекрасен, движения грациозны. Мозг девушки управлял мускулами, но странные грубые голосовые связки Заксы не могли более издавать нежные звуки.

— Скажи мне, пожалуйста, — она умоляла, слезы блестели в ее старых глазах. — Скажи мне, ты не кажешься жестоким.

И я рискнул, впервые за много лет.

Итак, я рассказал ей. Она слушала внимательно, и, когда я кончил, вздохнула.

— В конце концов, — сказала она, — это не так страшно, как я думала. Это лучше, чем быть мертвой!

Значит, то, что я нажал на кнопку, было к счастью. Она рада жить, даже будучи задрапированной в отвратительную оболочку Заксы. Так я ей и сказал.

— Ты была так прекрасна! — воскликнул я.

— А сейчас я отвратительна?

Я не ответил.

— В конце концов, какая разница? — спросила она вскоре. — Это старое тело не может изменить меня, сделать другой по сравнению с тем, чем я была. Хорошее во мне осталось, осталось все, что было доброго, милого. Я буду жить и делать хорошее. Сначала я ужаснулась — я не знала, что случилось со мной. Я думала, что подцепила какую-нибудь ужасную болезнь, которая изменила меня — это меня страшило, но сейчас… ну и что…

— Ты удивительна! — сказал я. — Большинство женщин сошло бы с ума от ужаса и горя — потерять такую красоту, как у тебя — а тебе все равно!

— О, нет, мне не все равно, друг мой, — поправила она меня, — происшедшего все равно достаточно, чтобы разрушить мою жизнь или бросить тень на тех, кто окружает меня. Я имела красоту и наслаждалась ею. Это было не омраченное счастье… Могу уверить тебя в этом. Из-за нее люди убивали друг друга, из-за нее две великие нации вступили в войну, и, возможно, мой отец или лишился трона или жизни — не знаю, так как была захвачена в плен, когда война еще свирепствовала. Может быть, она еще бушует, и люди умирают, потому что я была слишком красива. Но теперь никто не будет бороться за меня, — добавила она с печальной улыбкой.

— Ты знаешь, как долго была здесь? — спросил я.

— Да, — ответила она, — позавчера меня продали сюда.

— Это было десять лет тому назад, — сказал я.

— Десять лет? Невозможно!

Я указал на трупы вокруг нас.

— Ты лежала, как они, десять лет, — объяснил я ей. — Здесь есть и такие, которые лежат уже пятьдесят лет. Так сказал мне Рас Тавас.

— Десять лет! Десять лет! Что могло случиться за десять лет! Лучше, как они, — она указала на тела. — Я боюсь возвращаться. Я не хочу узнать, что мой отец, а, возможно, и мать погибли. Лучше так. Позволь мне заснуть снова! Можно?

— Это решение остается за Рас Тавасом, — ответил я. — Но сейчас я здесь, чтобы наблюдать за тобой.

— Наблюдать меня?

— Изучать тебя, твои реакции.

— Я… что хорошего это даст?

— Это может дать кое-что хорошее миру…

— Это может дать твоему ужасному Рас Тавасу лишь кое-какие идеи по совершенствованию своей камеры пыток и новые способы выжимания денег из страданий жертв, — сказала она, и ее грубый голос погрустнел.

— Некоторые его работы полезны, — объяснил я ей. — Деньги, которые он делает, позволяют ему содержать это удивительное заведение, где он постоянно проводит бесчисленные эксперименты. Многие из его операций благодетельны. Вчера принесли воина с раздавленными руками. Рас Тавас дал ему новые руки. Принесли сумасшедшего с умом ребенка. Рас Тавас дал ему новый мозг. Руки и мозг были изъяты у двоих, умерших насильственной смертью. Они при помощи Рас Таваса послужили и после смерти своих хозяев, даруя счастье и жизнь другим.

Она задумалась на минуту.

— Я довольна, — сказала она. — Я только надеюсь, что наблюдать меня будешь ты!

Вскоре пришел Рас Тавас и осмотрел ее.

— Хороший объект, — похвалил он.

Он взглянул на табличку, куда я занес очень короткую запись вслед за другими. Конечно, это была скорее вольная трактовка определенного номера. Барсумцы не имеют алфавита, подобно нашему, и их системы исчисления очень отличаются от наших. Тринадцать знаков в земной записи выражаются четырьмя тунолианскими значками, означающими, тем не менее, то же самое в краткой форме — номер комнаты, стола и здания.

— Объект должен быть размещен около тебя, — где ты мог бы регулярно наблюдать ее, — продолжал Рас Тавас. — Это будет соседняя с тобой комната. Я прослежу, чтобы ее открыли. Когда не будешь проводить наблюдения, запирай ее.

Для него это было еще одно «Дело».

Я провел девушку, если можно так ее называть, в предназначенное ей помещение. По пути спросил ее имя, так как мне казалось излишне грубым обращаться к ней по номеру дела. Это я объяснил ей.