Великий Могол

Один чернобородый воин оказался проворнее остальных; он спрыгнул с коня и попытался вытащить свой мушкет из полотняного футляра, висевшего на седле. Хумаюн развернул коня в сторону мушкетера и, пригнувшись пониже к шее коня, позабыв про командование и отдавшись инстинкту выжить или убить, крепко сжал в руке свой меч. В мгновение настигнув стрелка, который все еще пытался наладить мушкет, Хумаюн полоснул по его бородатому лицу, и враг свалился под копыта атакующей конницы, заливаясь кровью. Теперь Хумаюн был среди воинов противника, разя и полосуя на полном скаку. Вдруг он проскочил сквозь вражеские ряды, вздыбив тяжело дышащего коня, дожидаясь своей охраны.

Вокруг него быстро собралось достаточно воинов, чтобы он мог снова кинуться в гущу врагов. Ударом кривого меча, громыхнувшего по латам на груди Хумаюна, высокий гуджаратец чуть не выбил падишаха из седла. Пока Хумаюн пытался справиться с присевшим на задние ноги конем, неприятель снова поскакал на него, пытаясь прикончить противника, отрубив ему голову. Хумаюн едва успел уклониться от просвистевшего над его шлемом клинка. Не успел гуджаратец опомниться, как падишах вонзил Аламгир ему в живот. Уронив свой меч, воин схватился за рану, а Хумаюн хладнокровно рубанул его по шее, почти снеся голову с плеч.

Оглядевшись в густом облаке красной пыли, он заметил, что ряды гуджаратцев стали распадаться. Некоторые всадники в панике скакали прочь. Другие, в центре, отчаянно сопротивлялись, защищая обоз, в котором, вероятно, находилось снаряжение и пушки. Хумаюн знал, что даже если он все это захватит, то не сможет увезти пушки, потому что груз ослабит их силы, а быстрота передвижения была теперь крайне важна. Однако он мог их обезоружить. Охваченный азартом атаки и подав знак трубачам сигналить «все за мной», Хумаюн мгновенно направился в сторону обоза.

Вдруг раздался треск мушкета, потом еще. Некоторые из мушкетеров противника привели свои мушкеты в действие и теперь стреляли из-за обозных телег. Ярдах в десяти от Хумаюна свалилась лошадь и, перевернувшись через голову, придавила своего ездока, которого насмерть затоптали копытами другие лошади.

Хумаюн знал, что до орудия надо добраться раньше, чем стрелки перезарядят свои ружья. Еще раз взмахнув Аламгиром, он пришпорил коня и почти сразу оказался среди обоза. Рубанул одного из врагов, который дрожащими руками пытался зарядить мушкет. С раной через все лицо тот свалился наземь, уронив оружие. У врагов не было времени занять боевое положение, и людям Хумаюна, быстро присоединившимся к нему, было несложно окружить их и разоружить. Бо́льшая часть конницы гуджаратцев ускакала, а вслед за ними разбежалась и пехота.

Сопротивление было подавлено – по крайней мере, на тот момент. Однако Хумаюн знал, что силы его заметно подорваны, и когда военачальники гуджаратцев об этом догадаются, то попытаются перегруппироваться и атаковать. Поэтому времени терять было нельзя. Хумаюн приказал отряду всадников уничтожить как можно больше отступающих, но не удаляться более чем на две мили, а потом вернуться и образовать разреженную защитную оборону. Остальным он дал команду проверить содержимое обоза. Люди охотно принялись за дело, срывая тяжелые джутовые покрывала, и увидели среднего размера пушки с запасом пороха, запалов и ядер, новые стрелы и пять ящиков мушкетов.

– Возьмем все мушкеты. Опустошите ящики. Погрузите мушкеты на седла свободных лошадей. Наполните пушки мешками с порохом до отказа, потом просыпьте пороховую дорожку в сторону тех гор. Там мы подожжем порох, – приказал Хумаюн.

Через четверть часа работа была завершена. падишах отправил бо́льшую часть своих людей на безопасное расстояние, но остался со своими охранниками наблюдать взрыв. Честь запалить порох он предоставил молодому, высокому бадахшанцу, который нервно попытался высечь кремнем искру. Наконец он преуспел, порох вспыхнул и побежал по земле. На мгновение показалось, что он готов погаснуть, повстречав на пути небольшой камень, но вскоре огонек продолжил свой путь. И почти сразу раздался мощный взрыв, за которым последовали еще пять, уничтоживших все пушки.

Когда пыль осела, Хумаюн, полуоглохший от взрыва, увидел, что стволы четырех пушек расщепились, словно кожура банана, а еще одна полностью рассыпалась. Ствол шестой пушки треснул достаточно сильно, и восстановить ее было невозможно. Его люди вернулись, чтобы еще поискать в обозе оружие. Одному из них удалось найти немного шелка, другой попытался мечом взломать ларец, надеясь поживиться драгоценностями.

Вдруг Хумаюн увидел, как к нему скачет один из всадников, которым он поручил образовать защиту по периметру.

– Повелитель, гуджаратцы перегруппировались и собираются атаковать. Теперь они знают, как нас мало.

– Надо убираться отсюда. Трубач, сигналь отступление! Поднимемся обратно на уступ. Они не посмеют идти за нами, зная, что если позволят нам атаковать во время их подъема, то погибнут все.