Великий Линкольн. «Вылечить раны нации»

Первым в списке шел Александр Гамильтон Стивенс, вице-президент КША. В течение целых 16 лет, с 1843-го и по 1859-й, он был членом конгресса США – многие теперешние политики Севера его хорошо знали. Например, его хорошо знал Авраам Линкольн – в ходе своей одной-единственной сессии в конгрессе он представлял там партию вигов, к которой тогда принадлежал и Стивенс, так что они были как бы однопартийцы.

В свое время, примерно в середине 1863 года, Дэвис уже пытался отправить Стивенса в Вашингтон – официально всего лишь для того, чтобы обсудить вопрос об обмене пленными – но дело было уже после победы при Геттисберге, и Линкольн отказался его принять.

Стивенса сопровождало еще два лица – Джон Кэмпбелл, бывший член Верховного суда США, и Роберт Хантер, когда-то представлявший Виргинию в сенате.

Делегаты добрались до линии фронта и выяснили, что на стороне федеральных войск их прибытия как-то вроде бы и не ждут. Они осведомились о местопребывании генерала Гранта – он, по идее, должен был знать об их прибытии. Ответ они получили совершенно обезоруживающий:

«Гранта в ставке нет, он сейчас в большом запое»[2].

Военный министр, Эдвин Стэнтон, когда его известили о делегации южан, сказал, что он совершенно ничего не знает ни о каких переговорах и в разрешении на пересечение боевых линий отказывает. В общем, весь проект чуть было не сорвался – Стэнтон его явно саботировал, – но тут Грант вернулся к себе в штаб и 31 января 1865 года собственной властью разрешил делегатам к нему приехать. Приняли их вполне любезно, но без всякой помпы. Посланцев КША просто поразило, что домик, в котором жил Грант, даже не охранялся часовым.

Сенатор Хантер сразу начал с того, что передал генералу Миду дружеское письмо от губернатора Виргинии Генри Уайза. Дело тут было в том, что жены губернатора Уайза, верного сторонника Конфедерации, и генерала Мида, командующего федеральной Армией Потомака, были сестрами. Соответственно, близким родственникам вполне можно было поговорить о семейных делах, оставив в стороне один печальный факт, которого сейчас не стоило касаться.

Факт этот состоял в том, что гимн, распевавшийся Армией Потомака, повествовал о гибели Джона Брауна, чье «…тело покоится в земле…», – а повешен был Джон Браун в Виргинии, конечно, по приговору суда, – но и с санкции губернатора штата, мистера Генри Уайза, близкого родственника генерала Мида, командующего Армией Потомака.

Такого рода подробности, конечно, заметались под коврик – но они, тем не менее, как-то сами по себе вылезали наружу. Например, когда генерал Грант принимал своих гостей с Юга в домашнем кругу, его жена осведомилась у Александра Стивенса – не может ли он посодействовать освобождению ее брата Джона из плена? Стивенс, конечно же, ответил, что будет рад сделать все возможное – и задал встречный вопрос: «А почему же миссис Грант не попросила своего мужа об организации обмена?»

Ну, и она ответила, что да, конечно, она его просила – но он ответил ей отказом. И даже не захотел обменять своего собственного кузена, сражавшегося на стороне Юга и сидевшего сейчас в лагере для военнопленных под контролем федеральной армии. Генерал Грант считал, что кузену-мятежнику так и надо. А что касается его шурина, то он попал в тюрьму на Юге не как военнопленный, а просто потому, что в момент начала войны был в Луизиане, и его там интернировали. Как же можно обменять его раньше, чем выйдет на свободу последний пленный солдат федеральной армии, сражавшийся за Союз? Разве это не вопрос принципа?

В общем, после ужина в семейном кругу генерала Гранта эмиссарам КША было о чем подумать.

III

Официальные переговоры начались утром, 3 февраля 1865 года, на борту президентского парохода «River Queen» – «Речная королева» – Линкольн прибыл на нем вместе с государственным секретарем США, Сьюардом, и беседы с эмиссарами КША они проводили вдвоем.

Вообще-то, дело могло лопнуть, не начавшись – пререкания по поводу того, будут ли переговоры вестись «во имя мира между нашими двумя странами…» или «во имя мира в нашей одной общей стране…», шли довольно долго.

И военное министерство США действительно очень не хотело переговоры и начинать – Эдвин Стэнтон опасался, что «президент Линкольн по доброте своего сердца будет к мятежникам слишком уж снисходителен…». Но генерал Грант убедил Линкольна, что отпускать посланцев Джефферсона Дэвиса, даже с ними не встретившись, было бы неполитично.

Странное дело – генерал, прославившийся безразличием к потерям, давал президенту политический совет и считал нужным попробовать пусть даже малую возможность к заключению мира. К тому же удалось наконец уладить вопрос с тем, сколько же стран представляют все участники переговоров – две или все-таки одну, общую?