Великий Линкольн. «Вылечить раны нации»

Она как бы даже и присутствует: прибывших с последним кораблем нищих иммигрантов встречают зазывающие объявления: «Три хороших кормежки в день!» – это вербовщики в федеральную армию. Солдат, кстати, не только кормят и одевают, им еще и платят 13 долларов в месяц. Hо это все остается за кадром, а суть дела в том, что в огромном, хаотическом городе, в котором все что-то производят, продают, покупают или просто воруют, система найма на военную службу – попросту один из видов бизнеса.

Все делается точно так же, как и все в этом городе, – следов государственной власти и не сыскать, потому что полиция в Нью-Йорке муниципальная, и уж кстати – никакой другой тут нет, а полицейские и сами не прочь при случае войти в долю с ворами, которых они предположительно должны ловить.

И вдруг, в один прекрасный погожий летний день, «дно Нью-Йорка» неожиданно взрывается. Но почему? Жизнь тут очень далека от буржуазных стандартов, но все вроде бы сыты, и пива хватает всем желающим, и тут даже балы устраивают, где барышни, воровки и проститутки, могут щегольнуть нарядными шалями.

А дело все в том, что федеральная власть провела закон о призыве – и его сочли нечестным. Ярость вызвал не только «налог кровью», который, собственно, нечестным и сочли, но и то, что принципе от него можно было откупиться. Всякий, вытянувший жребий на призыв, мог внести 300 долларов и нанять себе заместителя – ну, хотя бы из числа тех ирландцев, которые только что ступили на американскую землю и еще не имели гражданства. В качестве неграждан они не подлежали призыву, и это доводило местных старожилов, многие из которых голосовали за «ничегонезнаек», просто до исступления.

Местные «ничегонезнайки» сцепились на улицах с ирландцами, началась форменная резня и погромы, в ходе которых, кстати, громились не только питейные заведения и здания, принадлежащие муниципальным властям, но и детские приюты для «цветных». Поскольку в Нью-Йорке считалось, что война с Югом длится и длится только потому, что аболиционисты настаивают на освобождении негров, толпа начала обваливать их в смоле и перьях и вешать на фонарях. Трупы, случалось, еще и поджигали.

Мятеж длился четыре дня и был в конце концов подавлен федеральными войсками, которым пришлось применить даже артиллерию. Общее число жертв в точности неизвестно – оценочно от двухсот и до двух тысяч только убитыми. Верхняя цифра, скорее всего, преувеличение, но точное доказательство невозможно из-за отсутствия внятной статистики.

На предложение создать комиссию по расследованию Линкольн наложил вето. Дело, что называется, замели под ковер – президент посчитал, что не следует нарушать правила, согласно которому «Соединенным Штатам следовало в каждый отдельный момент времени иметь дело только с одним мятежoм…»

В середине июля 1863 года президент Линкольн yже был занят Гражданской войной с отделившимися от США штатами Юга – и затевать расследование мятежа в Нью-Йорке он не хотел совершенно категорически. С другой стороны, он столь же категорически отклонил предложение губернатора Нью-Йорка об исключении города из общих правил. Дело кончилось ничем.

Закон о призыве, как ни странно, в Нью-Йорке в дальнейшем выполнялся.

III

Для отказа от расследования у президента имелись хорошие основания. Федеральная власть в Соединенных Штатах имела на редкость малый «аппарат правления». B состав кабинета Линкольна входило всего семь министров, включая генерального почтмейстера, и лично у президента имелось два секретаря, которые помогали ему со всякого рода бумажными делами. Никаких местных префектов, готовых выполнять указания президента, в природе не существовало, и единственным механизмом исполнительной власти, который «выполнял приказы центра», была армия.

Нельзя сказать, что этот «административный ресурс» не использовался – отнюдь нет. В штате Кентукки имелось как бы законное гражданское правление, но тамошняя администрация сидела на своих местах только потому, что генерал Эмброуз Барнсайд ввел там военное положение и «сторонников примирения с КША» сажал в кутузку без особых церемоний.

Однако за полвека до описываемых событий один понимающий дело человек, по имени Наполеон Бонапарт, заметил, что штыки представляют собой полезный инструмент, но сидеть на них нельзя.