Великий карбункул

со стены и с глазу на глаз беседовал с самим губернатором. Если это чудо и

произошло в действительности, от него не осталось никаких видимых следов, потому что в старинных рамах снова ничего нельзя было различить, кроме

плотного облака тьмы, которое издавна окутывало портрет. Если Эдуард Рэндолф

и отлучался из рам, то с первым лучом солнца он, как и полагается

привидениям, воротился на свое место и укрылся за вековою завесой. Скорее

всего разгадка заключалась в том, что средство обновления красок, которое

употребила Элис Вейн, действовало лишь непродолжительное время. Но и этого

оказалось достаточно: те, кому суждено было увидеть на краткое мгновение

ужасный образ Эдуарда Рэндолфа, ни за что на свете не согласились бы

повторить опыт и до конца дней своих с содроганием вспоминали об этой

страшной сцене, словно они повстречались с самим дьяволом. Что же сталось с

Хатчинсоном? Когда далеко за океаном бывший губернатор почувствовал

приближение своего смертного часа, он, задыхаясь, прохрипел, что в горле у

него клокочет кровь невинных жертв Бостонской бойни; и Фрэнсис Линколн, бывший комендант Уильямского форта, стоя у изголовья умирающего, был

потрясен сходством его безумного взгляда со взглядом Эдуарда Рэндолфа. Кто

знает - может быть, его сломленный дух почувствовал наконец в этот страшный

час, как невыносимо бремя народного проклятия?

Когда эта удивительная история подошла к концу, я осведомился у моего

рассказчика, по-прежнему ли загадочная картина продолжает висеть в зале, о

которой шла речь. На это мистер Тиффани сообщил мне, что ее давно увезли и, как он слышал, запрятали в какой-то дальний закоулок в музее Новой Англии.

Вполне возможно, что какой-нибудь любитель древностей еще откопает ее и с

помощью мистера Хоуорта, тамошнего реставратора картин, доставит миру отнюдь

не лишнее доказательство правдивости изложенных здесь фактов.

Пока я слушал эту легенду, на дворе разбушевалась метель, и у нас над

головою поднялся такой треск и грохот, что казалось, будто наверху собрались

и бесчинствуют все прежние обитатели Губернаторского дома - те губернаторы и

прочие знаменитости, о которых здесь распространялся мистер Тиффани. Если в

старинном доме прожили свою жизнь многие поколения людей, то с течением

времени свист ветра в щелях, скрип балок и стропил делаются до странности

похожими на звуки человеческого голоса, на раскаты хриплого смеха, на

тяжелые шаги, гулко отдающиеся в заброшенных комнатах. В доме словно

пробуждается эхо столетней давности. Именно такой фантастический хохот и

невнятное бормотание доносились до нас, когда я прощался с моими

собеседниками у камина Губернаторского дома; и этот шум все еще звучал у

меня в ушах, пока я спускался с крыльца в темноту и шел домой навстречу

хлеставшей мне в лицо метели.

МАНТИЛЬЯ ЛЕДИ ЭЛИНОР

Перевод И. Комаровой

Несколько дней тому назад мой досточтимый Друг, содержатель таверны в

Губернаторском доме, любезно пригласил мистера Тиффани и меня отведать

устриц за его скромным столом. При этом он великодушно объявил, что такой

незначительный знак внимания - ничто в сравнении с наградою, которую по

справедливости заслужили мы оба: мистер Тиффани - своими непревзойденными

рассказами, а я - скромной попыткой записать их; так или иначе, но

последствия нашей счастливой встречи принесли заведению мистера Томаса Уэйта

небывалую популярность. Не одна сигара была там выкурена; не один стакан

вина, а то и более крепкой aqua vitae[*Водки (лат).], был там осушен до дна, не один обед исчез в желудке новых посетителей таверны, которым никогда не

пришло бы на ум пуститься поздно вечером по глухим улицам к историческому

зданию Губернаторского дома, не вступи мы с мистером Тиффани в столь

плодотворное сотрудничество. Короче говоря, если заверения мистера Уэйта не

были простой данью светской любезности, мы так же убедительно напомнили

публике о существовании всеми забытого Губернаторского дома, как если бы

снесли на Вашингтон-стрит все сапожные и мясные лавки и открыли бы миру его

аристократический фасад. Впрочем, соблюдая интересы мистера Уэйта, не будем

чересчур распространяться о его расширившейся клиентуре: чего доброго, ему

не удастся возобновить аренду Губернаторского дома на столь же выгодных

условиях, как до сих пор.

Встретив такой радушный прием, мы с мистером Тиффани в роли

благодетелей без дальнейших церемоний воздали должное превосходному ужину.

Быть может, трапеза выглядела менее великолепно, чем те пиры, безмолвными

свидетелями которых бывали в минувшие времена обшитые панелями стены

Губернаторского дома; быть может, и хозяин наш выполнял обязанности

председателя с меньшей торжественностью, чем подобало бы человеку, сменившему на этом почетном месте королевских губернаторов; быть может, и

гости являли собою менее внушительное зрелище, чем высокопоставленные особы

в напудренных париках и расшитых камзолах, пировавшие во время оно за

губернаторским столом, а ныне мирно спящие в своих украшенных гербами

склепах на кладбище Коппс-хилл или вокруг Королевской часовни; и все же я