Великий карбункул

исключения деревянные изделия резчика. - Вы поистине замечательный мастер. Я

редко встречал среди людей вашей профессии человека, который достиг бы столь

многого, ибо еще один маленький штрих - и фигура генерала Вулфа, например, сразу бы ожила!

- Вы хотите, чтобы я принял ваши слова за похвалу, - отвечал Драун, с

явным отвращением поворачиваясь спиной к статуе генерала Вулфа. - Но с

некоторых пор я прозрел. И теперь я знаю так же хорошо, как и вы, что

последний взмах резца, которого не хватает моим статуям, и есть тот

драгоценный дар, без которого все мои работы не что иное, как жалкие уродцы.

Между ними и произведениями вдохновенного скульптора такая же разница, как

между мазней на вывеске и вашими лучшими картинами.

- Как странно! - воскликнул Копли, вглядываясь в лицо резчика, поразившее его необычным выражением, ибо ранее оно мало чем отличалось от

лиц всей его семьи деревянных истуканов. - Что произошло с вами? Как

случилось, что вы, с такими представлениями об искусстве, могли создать

подобные скульптуры?

Резчик улыбнулся, но ничего не ответил. Копли снова вернулся к

деревянным статуям, понимая, что столь редкое в обыкновенном ремесленнике

сознание несовершенства своего мастерства свидетельствует о наличии таланта, следы которого он, быть может, проглядел. Но нет, ни в чем нельзя было найти

ни малейшего намека на него. Копли готов был уже удалиться, как взгляд его

случайно упал на неоконченную фигуру, лежавшую в углу мастерской в груде

дубовых щепок.

- Что это такое? Кто сделал ее? - вырвалось у него спустя некоторое

время, в течение которого он в немом изумлении глядел на статую. - Вот он, этот божественный, дарующий жизнь штрих! Чья вдохновенная рука призвала этот

кусок дерева восстать и жить? Кто создал эту статую?

- Никто, - ответил Драун, - она заключена в этом куске дерева, и мой

долг - освободить ее.

- Драун, - воскликнул художник, сжимая руку резчика, - вы гений!

На пороге, уже собираясь покинуть мастерскую, Копли обернулся и увидел

Драуна, который, наклонясь над неоконченной статуей, простирал к ней руки, как будто хотел заключить ее в свои объятия и прижать к сердцу. Лицо его

выражало столько страсти, что, будь чудо возможным, она одна могла бы

вдохнуть тепло и жизнь в этот кусок дерева.

“Нет, это невероятно! - подумал художник. - Кому бы пришло в голову, что в ремесленнике-янки скрывается новый Пигмалион!”

В то время внешний облик скульптуры обрисовывался так же смутно, как

очертания облаков в лучах заходящего солнца, и зритель скорее угадывал, нежели видел, подлинный замысел художника. Однако день ото дня работа

приобретала все большую законченность, и из неправильных и туманных

очертаний рождались грация и красота. Вскоре общий замысел художника стал

очевидным даже для обыкновенного зрителя. Это была фигура женщины в платье

иностранного покроя, лиф которого был стянут на груди лентами. Из-под подола

открывалось нечто вроде нижней юбки, складки которой были необыкновенно

верно переданы в дереве. На голове у нее была шляпа редкого изящества, украшенная цветами, какие никогда не произрастали на грубой почве Новой

Англии. При всем своем почти фантастическом неправдоподобии они выглядели

столь живыми, что даже самое богатое воображение не могло бы создать их, не

подражая какому-либо существующему в действительности образцу. Платье

дополнялось несколькими безделушками: веером, серьгами, часами на золотой

цепочке вокруг шеи и, наконец, перстнем на пальце - предметами, воспроизведение которых считалось недостойным искусства. Однако здесь они

были так же уместны, как на очаровательной женщине, с тонким вкусом

подбирающей украшения, и потому могли оскорбить взгляд лишь человека, чье

представление о прекрасном отравлено мертвыми канонами искусства. Лицо ее

было по-прежнему несовершенным, но с каждым ударом волшебного резца оно

становилось все осмысленнее и наконец озарилось каким-то внутренним светом и

ожило. Это было прекрасное, хотя и не отличавшееся правильными чертами лицо, чуть-чуть высокомерное, но с таким задорным выражением глаз и губ, какое

менее всего поддается передаче в дереве. И вот скульптура была закончена.

- Драун, - сказал Копли, ежедневно посещавший мастерскую резчика, -

будь эта статуя выполнена в мраморе, она в один день прославила бы вас.

Более того, я почти уверен, она составила бы эпоху в истории искусства. Она

идеальна, как античная статуя, и вместе с тем так же реальна, как любая

прелестная женщина, которую мы встречаем на улице или в гостиной. Но, надеюсь, вы не собираетесь совершить святотатство, раскрасив ее так же, как

всех этих королей и адмиралов?

- Не раскрасить ее? - вскричал капитан Ханнеуэлл, бывший свидетелем

этого разговора. - Не раскрасить фигуру для носа “Полярной звезды”? Хорошо

же я буду выглядеть в иностранных портах с простым куском дуба, торчащим на

носу моего корабля! Она должна быть и будет раскрашена как живая, начиная с

цветка на ее шляпке и кончая серебряными пряжками ее туфелек!

- Мистер Копли, - спокойно заметил Драун, - я ничего не понимаю в