Великий карбункул

перед собой мистера Хиггинботема собственной персоной, который, правда, не

висел на груше святого Михаила, но стоял под ней весь дрожа, с веревкой на

шее.

- Мистер Хиггинботем, - сказал Доминикус срывающимся голосом. - Вы

честный человек, и я поверю вам на слово. Скажите мне, повесили вас или нет?

Если читатель до сих пор не разгадал еще секрета, достаточно будет

нескольких слов, чтобы объяснить ему несложную механику, благодаря которой

это грядущее событие заранее возвестило о себе. Трое людей сговорились убить

и ограбить мистера Хиггинботема; двое из них струсили и бежали один за

другим, тем самым оттянув преступление каждый на один день; а третий уже

начал приводить замысел в исполнение, когда был застигнут неожиданным

возмездием в лице Доминикуса Пайка, который, подобно героям старинных

преданий, явился, повинуясь слепо зову судьбы.

Остается только сказать, что с этого дня старый мистер Хиггинботем

проникся необыкновенным расположением к табачному торговцу, благословил его

сердечную склонность к хорошенькой учительнице и весь свой капитал завещал

их детям, оговорив за родителями право пользования процентами. В надлежащий

срок он оказал им последнее благодеяние и умер христианской смертью в своей

постели, после какового прискорбного события Доминикус Пайк с семьей покинул

Кимболтон и открыл крупную табачную фабрику в моем родном городе.

Перевод Е. Калашниковой

Натаниэль Хоторн. Деревянная статуя Драуна

Как-то раз солнечным утром (дело происходило в городе Бостоне, в добрые

старые времена), молодой резчик по дереву, всем известный под именем Драуна, рассматривал толстый дубовый чурбан, который он собирался превратить в

резную фигуру на носу корабля. И в то время как он раздумывал, какую бы

форму и сходство лучше всего придать этому превосходному куску дерева, к

нему в мастерскую вошел некий капитан Ханнеуэлл, владелец и командир брига

“Полярная звезда”, недавно возвратившегося из своего первого плавания на

Файал.

- Как раз то, что мне нужно, Драун! - воскликнул бравый капитан, постукивая по чурбану ротанговой тростью. - Как раз то, что мне нужно! Я

заказываю вам из этого куска дуба носовое украшение для “Полярной звезды”.

Она показала себя самым быстроходным судном, когда-либо бороздившим океан, и

я хочу украсить ее нос красивейшей из статуй, какую только может человек

создать из куска дерева. И вы, Драун, как раз тот человек, который может это

сделать лучше кого бы то ни было.

- Вы, право же, преувеличиваете мои способности, капитан, - промолвил

резчик с притворной скромностью, за которой скрывалась уверенность в своем

мастерстве. - Но ради вашего славного брига я готов сделать все, что в моих

силах. Какую же из этих фигур вы предпочитаете? Вот, - сказал он, указывая

на фигуру в половину человеческого роста с вытаращенными глазами, в белом

парике и алом кафтане, - отличная модель, портрет нашего милостивого короля.

А это доблестный адмирал Вернон. Если же вы предпочитаете женскую фигуру, то

что вы скажете об этой Британии с трезубцем?

- Все они отменно хороши, Драун, - ответил капитан, - отменно хороши, но так как на океане нет корабля, равному моему бригу, я решил, что он

должен иметь на носу такое украшение, какое и старику Нептуну еще не

доводилось видеть. К тому же в этом деле есть тайна, и вы должны обещать мне

сохранить ее.

- Охотно, - ответил Драун, недоумевая, что за тайна может быть связана

с фигурой на носу корабля - украшением, предназначавшимся для обозрения

всего мира. - Положитесь на меня, капитан, я сохраню вашу тайну, насколько

это позволит природа, моего ремесла!

Тогда капитан Ханнеуэлл, взяв Драуна за пуговицу жилета, поведал ему

свою тайну таким тихим голосом, что с нашей стороны было бы нескромным

повторить его слова, совершенно очевидно предназначавшиеся для уха одного

только резчика. Мы же воспользуемся представившимся случаем и познакомим

читателя с некоторыми обстоятельствами жизни самого Драуна.

Он был первым из известных нам американцев, кто стал заниматься, правда

в весьма скромных пределах, тем видом искусства, которое в настоящее время

насчитывает столько знаменитых или обещающих прославиться мастеров. Уже в

раннем детстве проявил он способность - ибо было бы преувеличением назвать

это талантом - способность, говорю я, воспроизводить человеческие фигуры в

любом из материалов, попадавшихся ему под руку. Каждую зиму снега Новой

Англии поставляли ему материал такой же сверкающей белизны, как мрамор

Пароса или Каррары; правда, прочность этого материала значительно уступала

прочности мрамора, зато находилась в полном соответствии с притязаниями на

бессмертие ледяных статуй юного ваятеля. Как бы то ни было, эти фигуры

вызывали восхищение судей даже более зрелых, чем его школьные товарищи, и

были выполнены весьма ловко, но без той внутренней теплоты, которая одна

только способна заставить снег таять под руками настоящего мастера. Став

старше, молодой человек обратился к сосне и дубу, как материалам, более

достойным его мастерства, которое к этому времени стало приносить ему

серебро в добавление к пустым похвалам, бывшим ранее единственной, но вполне