Великий и Ужасный

— И трех дней Резчику хватило бы, чтобы размалевать всю комнату. Точно тебе говорю — менталист!

— Но это ведь значит, что кто-то из самих…

— Вот и помалкивай, Козинец! Это не нашего ума дела. Наше дело — как командирского сына вытащить с того света, и мы его — провалили.

— Да как же провалили-то, господин ротмистр? Мы ж прибыли — а тут уже…

Третий голос прозвучал прямо над моей головой:

— Господин ротмистр! Меньшой этот, похоже, живой! — голос был глубокий, басовитый, такой человек мог, наверное, петь в каком-нибудь народном хоре.

— Меньшой? — усмехнулся хрипатый Козинец. — Да у него руки как твои ноги, Талалихин!

— Тихо все! — рявкнул ротмистр. — Точно — живой? Вы понимаете, что это значит?

Сыто клацнул затвор. О! Этот звук я прекрасно узнал. К сожалению, наслушался…

— В расход? — прогудел Талалихин.

— Какой расход?! Офонарел? Ты понимаешь, что для нашего парня это последний шанс? Ты понимаешь, что это значит для командира?

— Да у самого семеро по лавкам, как не понять? Козинец, зови фельдшера!

От моего виска убрали металлическое и тяжелое. Некто Козинец, бухая подошвами, пошел звать медика. Наверное, по мою душу. На самой границе восприятия я услышал, как он хрипло бурчит себе под нос:

— Этой образине не фельдшера, а ветеринара нужно звать…

Честно говоря, стало немного обидно. Конечно, я не красавец, и видок после встречи с молнией у меня наверняка еще тот, но шуточки у этого Козинца так себе по качеству!

— Глядите, господин ротмистр, ухами шевелит!

— Не ухами, а ушами, бестолочь! Учишь вас, учишь… А всё то же — дяревня лапотная, сена-солома, земщина из вас, олухов, так и прет, даром, что столько лычек заработали…

Очень много было во всем этом непонятного, во всех этих ротмистрах и прочем, но информации для анализа не хватало. А у современного человека основной источник информации — зрение! Потому я попытался открыть глаза. Получилось, честно говоря, не очень: правый поддался, левый — нет. Наконец мутное марево рассеялось, и я увидел бетонный пол, покрытый пылью, мелкими обломками и щепочками. И две крепкие рифленые подошвы тяжелых ботинок.

— Так а чего вы меня позвали? Это же урук! Если шевелится — значит, скоро будет бегать по потолку, орать и стараться нас всех укокошить. Чем вы руки ему… Стяжками? Господин ротмистр, что за безрассудство? Вы понимаете вообще, с кем имеете дело? Кстати, он в сознании и нас прекрасно слышит. Странно, очень странно… Должен бы уже попытаться убить хотя бы вон Талалихина — он стоит удобнее всего! — похоже, тараторил прибывший фельдшер.

Талалихин, которому и принадлежали тяжелые ботинки, переступил с ноги на ногу, явно нервничая:

— Поликарпыч, не стращай, а? И так пуганые! Ты на него посмотри — не похож он на урука! То есть похож, но не похож…

— Да? Действительно… Так, милейший, не жмурьте глаза, я видел, что вы очнулись. К вашему сведению — вы сейчас под прицелом трех… Ага, четырех автоматов Татаринова, которые находятся в руках людей, имеющих колоссальный опыт обращения с этим оружием. Знаете, что такое автомат Татаринова? Вообще — что такое автомат?

— Да, — сказал я.

Голос прозвучал странно, непривычно, пугающе.

— И, по всей видимости, немедленно бросаться в бой не собираетесь?

— Нет.

— Чудесно. Тогда во мне тут больше не нуждаются. Ротмистр?

— Идите, идите. Дальше — не вашего ума дело. Талалихин, Козинец — переведите его в вертикальное положение, — скомандовал ротмистр. — Хренассе, какой здоровенный!

Я тоже едва не выругался: эти трое выглядели весьма впечатляюще. Кажется, такую экипировку называли «тактическая броня», только по сравнению с виденными мной образцами подобных костюмов, эти напоминали скорее рыцарские латы. Матово-черные бронещитки, какие-то жутко технологичные шлемы, залихватски сдвинутые в район макушки, скрытые под доспехом сервоприводы, латные перчатки, мощные ботинки… Автоматы Татаринова выглядели свирепо: рубленые очертания, планки для крепления приблуд, массивные пламегасители, объемные магазины — очень родненько все это было сделано, очень по-нашему. Увидишь — и сразу поймешь, что делали не в Калифорнии или Брюсселе, а где-нибудь в районе Уральских гор.

Ну, и лица. Лица были обычные, человеческие, но очень характерные — сосредоточенные, с колючими взглядами, все как один — усатые. Матёрые волки, на таких кидаться — себя дороже. Усы и белый двуглавый орел на правом наплечнике самого молодого из них — вот что меня почему-то шокировало сильнее всего. Орел был геометричный, без изысков, с императорской короной меж голов, и мечом и молотом — в лапах. Где-то я что-то похожее видел…

— Так! — сказал латник с орлом на плече, и по голосу я понял, что это и был ротмистр. — Как к тебе обращаться, чудище?

— Бабаев… — я было хотел назвать имя и отчество, но был безбожно прерван.

— Бабай? Действительно, твоей рожей только детей и пугать… Ну, Бабай так Бабай, мне если честно — тоньше лезвия. Ты вот что скажи — татуировки эти ваши делать обучен?