Великий и Ужасный - 2

Из окон фабрики альтернативного протеина и клиники доктора Хьянда уже лупили короткими очередями в самую гущу стаи десятки стволов, и всё большая ее часть устремилась сюда, к зажиточным кварталам, оставляя в покое Проспект. Хотя и там слышались привычные для Сан-Себастьянского прорыва хтони звуки боя — многие ведь не пошли с нами, остались защищать свои дома и имущество. И защищали.

Стрельба — стрельбой, но большую часть работы приходилось делать ручками. По неизвестной хтонической причуде, летучие свинки налетали маленькими группками — по пять-семь особоей, и пытались одновременно вцепиться в мои руки, ноги, голову и грудь. Эх, был бы я обоеруким мечником, два клинка пришлись бы куда как кстати! Но — приходилось справляться одним полуторным кардом.

Вся Перепелкина наука по убийству органических существ выветрилась у меня из головы, и я снова принялся за старое: арт-фехтование с его эпичными связками и размашистыми движениями пришлось как нельзя кстати! Чувствуя, как звенят от напряжения мышцы и стучит кровь в висках, я с гудением рассекал клинком воздух, танцевал вокруг мраморной Медеи, каждым взмахом поражая одну или две твари. Нет, определенно — с такой скоростью можно было работать миксером на кондитерской фабрике! «Вертушка», «мельница», «восьмерка», потом — обратный хват, пируэт, батман — и снова — «вертушка» и «мельница». С неба сыпались кровавые ошметки, брызгало красным, когда кард натыкался на сопротивление, ультразвуковое хрюканье звучало всё более истерично, но стая перла и перла, имея вполне четкое намерение изничтожить двуногих кожаных ублюдков, стереть нас всех с лица земли.

Иногда приходилось сбиваться с ритма — если особенно шустрая тварь таки пыталась попробовать на зуб мои защищенные «национальным костюмом» конечности, и я сбрасывал на асфальт чудище, топтал тяжелыми подошвами строительных ботинок, и начинал свои танцы заново. И так — по кругу. До тех пор, пока твари не закончатся.

Маяк воевал с Хтонью — и я тоже. Такова была наша планида.

* * *

Залитые кровью, усталые и довольные мы, разбившись на произвольные кучки, шли по Проспекту и переговаривались.

— Как ты собираешься помочь Перепелке, если Щербатый и его типы выгребли все сливки? Они обчистили трупы, и не только трупы, понимаешь? — спросил Хуеморген. — Да и разбойнички Евгеньича в стороне не остались… Грабь награбленное, а? Кто будет проверять, кому достались деньги из кассы — мертвым темным или благородным спасителям маякского предпринимательства?

Гном мое чистоплюйство откровенно не одобрял, намекая на то, что весь бизнес застрахован на конские суммы, и уцелевшим буржуйчикам финансовый крах не угрожал бы даже в случае, если бы от их контор и предприятий остались одни лишь только голые стены. Но у меня на этот счет было другое мнение:

— Сливки? Говно это, а не сливки. Принтеры и сканеры из офисов? Мелочь из кассы? Дядя Фриц, вы мелко мыслите!

— Мелко? Где ты собрался взять пятьдесят тысяч? — принялся пессимиздеть по своему обыкновению гном. — Да нет у нас такой суммы, и не будет, если даже мы продадим «Орду»… Но хрена с два мы станем продавать «Орду» ради этого усатого садиста!

— Продавать Орду? За языком следи, гноме! Нахрена нам продавать орду, мы будем расширяться! А Перепелка у нас будет менеджером по безопасности и фитнес-инструктором… То есть — ответственным за боевую подготовку!

— Меня поражает твой оптимизм, Бабай! — квохтал Хуеморген. — Сначала тролль, теперь — киборг!

— А до этого — гном, осьминог и две орчанки! А еще — куча гоблинов и полдюжины снага. Слушай, господин Дюрхденвальд, мои слова и внимай им подобно великому откровению… — я воздел очи к небесам и проговорил замогильным голосом: — Оптимизм и пессимизм есть последствия недостатка информации!

— И что, и что? Ты сейчас вот так по щелчку просто возьмешь — и вынимешь пятьдесят тысяч денег из задни… — Хуеморген осекся.

Наверное, вспомнил, как я взял — и вынул десять тысяч денег. И теперь он семенил рядом и смотрел на меня щенячьими глазами, этот матерый кхазад, который из своего обреза гасил только что тварей с таким невозмутимым видом, будто убирал пыльных зайчиков под кроватью пылесосом. Пялился, как маленький мальчик, увидевший волшебника в голубом вертолете, уже замахнувшегося, чтобы швырнуть пятьсот эскимо прямо кому-нибудь в счастливую харю.

— Ладно, — сказал я и сунул лапу за пазуху. — Гля, что у меня есть.

В обычном пластиковом зип-пакете дешевым блеском посверкивали что-то около восьми десятков черненьких матовых колечек с невзрачными камешками.

— А-ху… Ах у ели, ах у елки! Ах у ели злые волки! — вовремя перестроился гном, заметив рядом с нами Шерочку и Машерочку.

При дамах ругаться — некультурно. Мы, всё-таки, народ вежливый, нам такое не полагается. И занавески мы тоже не трогаем, правило такое в Орде.

— Вы о чем там шепчетесь? — поинтересовалась Шерочка.

— У вас там мальчиковые секреты? — подпела ей Машерочка. — Вы там материтесь между собой, а нам не разрешаете да?