Я сейчас стараюсь сообразить — и сообразить не могу, когда, в каком рассказе впервые возник профессор Лев Христофорович Минц и в каком году он поселился в доме № 16. Вернее всего, это случилось в рассказе «Домашний пленник».
Сомнения возникают оттого, что между написанием рассказа и публикацией порой проходит много времени. «Домашний пленник» был написан в 1972 году, а напечатан шестью годами позже. Так что первым напечатанным рассказом, в котором появился Лев Христофорович, я бы назвал «Две капли на стакан вина», написанный позже «Домашнего пленника», но увидевший свет в 1974 году.
Я отлично помню побудительную причину, заставившую меня познакомить читателей с этим персонажем. Ко мне пришел журналист и географ Лев Миронович Минц и на правах старого друга потребовал, чтобы его образ был отражен в беллетристике.
Я начал кричать, что никогда не играю в мещанские игры: «Ах, вставьте меня в вашу повестушку!» На что Лев Миронович сообщил мне, что у него отлично развито чувство юмора и он может вытерпеть даже насмешки над персонажем, навеянным образом прототипа.
Ну ладно, сказал я, пусть будет по-твоему. Я отойду от своих принципов, но тебе не поздоровится! Лев Минц будет самым глупым профессором на свете, самым великим путаником и демагогом, бездарью из бездарей, полагающей себя гением.
Так я и сделал. Тем более, что в гуслярских историях давно уже ощущалась нехватка научного персонажа, этакого антипрофессора, антигения…
Вот и наступил день, когда в освободившуюся квартиру в доме № 16 въехал ради спокойной жизни и поправки потрепанных гениальной деятельностью нервов профессор Лев Христофорович Минц, склонный к полноте и совершенно облысевший биолог, кибернетик, генетик и физик, не говоря уж о химии и математике.
И тут же обнаружилось, что профессор Минц вовсе не дурак. Чудак — да, но дурак? — ни в коем случае! Профессору Минцу свойственны заблуждения, ошибки, он — увлекающаяся, натура, подчас не лишен излишнего самомнения. Но очень скоро обнаружилось, что в нем есть очень нужное для Великого Гусляра качество — отзывчивость и, скажем, простодушие.
Выяснилось, что профессор Минц не умеет отказать в просьбе, а так как соседи быстро уловили эту его слабость, то стали возникать порой курьезные, а порой опасные для человечества ситуации, потому что, движимый лучшими чувствами, профессор иногда мог не подумать о последствиях своего очередного гениального открытия.
Так что никакой мести реально существующему Минцу не получилось. Лев Миронович не без удовольствия откликается теперь на обращение «Лев Христофорович», а в свободное от работы время он уже открыл невесомость и вечный двигатель. Но это, разумеется, без моей помощи.