Мы еще немного поговорили о том о сем – о Мэтти, Тэм, пьесах, кастингах, художественной школе, политике, – а потом Мэл посмотрел на часы и сказал, что ему пора. Мы оба встали, он обнял меня и отпустил, только когда испугался, что за нашими объятиями последуют слезы. Гомез тоже поднялся на ноги и шумно отряхнулся.
– Скоро мы все соберемся вместе, – сказал Мэл.
– Правда?
– Конечно, – улыбнулся он и ушел вместе с бассетом.
Я минуты две вглядывалась в темноту за окном на случай, если он передумает и вернется, но он этого не сделал, и я позвонила маме, а затем Хьюго, и я совершенно уверена, что мама все рассказала Хоуп. А может, и Хьюго ей рассказал. Встреча с Мэлом была важной новостью.
Больше я о нем ничего не слышала.
Спустя несколько месяцев Хоуп получила открытку от Флоренс Годден. Та все еще жила в Лос-Анджелесе, была «слишком занята» и «так гордилась дорогим Китом», но никто из нас не стал гуглить его.
30
Когда я вспоминаю то лето, эти воспоминания всегда сопровождаются чувством потери чего-то хрупкого и скоротечного, чего-то, чему я не могу подобрать подходящего слова. Мы по-прежнему ходим на пляж и хорошо проводим время, но так, как было прежде, уже не будет.
Хьюго сказал, что у него никогда не возникает желания повидаться с братом.
– Какая разница, что стало с этим ублюдком? – говорит он.
Ну и я не хочу видеть его.
Не хочу.
Определенно, не хочу.
Но я до сих пор помню то лицо и те руки и голос, говорящий мне, что я особенная.