Великий диктатор

Но нашла коса на камень, если батя что-то решил, то его уже ничего не остановит. Даже если его будут отговаривать жена и отец с матерью. Короче, меня поймали, забрали три серебряных монетки. И где-то посередине этого действа, когда отец меня тащил назад за стол, я умудрился зацепить ногой и запулить клубок ниток. Который попал точно по плафону, отчего он упал на пол и разбился.

Меня впервые в этой, новой, жизни, отшлёпали и лишили сладкого на неделю. А на утро заставили белить нижние венцы, старой конюшни. К моему удивлению, дед Кауко не поехал на ярмарку, послав вместо себя деда Хейди, а пришёл помогать мне.

— Эх. Это я, Матти, виноват что тебя наказали. Я же тебе деньги отдал. Значит, наказание мы должны разделить пополам, — пояснил он офигевшему мне.

Я старательно, но очень медленно пробеливал точки, которые пропустил дед, а сам постоянно ломал себе голову. Как сделать так, чтобы стать неприкасаемым и авторитетным в семье, пусть мне только и три года недавно исполнилось. Может, стать писателем или поэтом? А что? Самый молодой литератор Финляндии, это звучит ого-го как. Правда, я сам никогда не писал ничего, но кто мне мешает воровать уже написанное, как многочисленные попаданцы, о которых я читал в интернете? Перкеле, возраст мешает, надо что-то наивно детское, думал я, закрашивая очередной пропущенный дедом участок.

«Дед… красить… я…» Что-то такое вспоминается. Думай, голова, думай, вспоминай. Ведь ты много чего учил в своей жизни. Бинго! Есть! Вспомнил! Хоть и жалко обворовывать великую поэтессу, но она, по-моему, даже не родилась еще. Так что не считается. А мне надо. Очень надо.

Глава 5

Сразу, сходу, выдать удобоваримый перевод стихотворения «Маляр» Агнии Барто у меня не получилось. Промучился пару дней, черкая карандашом по листикам бумаги, которую спёр у сестёр. Благо, никто в эти дни меня особо не напрягал и не отвлекал. Громадным плюсом было то, что освободившуюся после отъезда в город братца Кауко комнату отдали мне.

Вернее, меня просто выселили из мальчиковой спальни из-за жалоб братьев Эса и Ахти на моего Тонтту. Так-то, мой Хиири ничего плохого не делал. К ним в кровати не лез и вообще никому из домочадцев на глаза не попадался. Но когда по ночам приходил ко мне в кровать то, то ли урчал, то ли мурчал и делал это довольно громко, что нервировало моих братцев. Вот матушка меня и переселила.

Прочитать честно сворованное стихотворение я решился только на третий день, после покраски сарая, где мне и пришла в голову эта идея. Сразу после обеда с вкуснейшей молочной ухой, которую бесподобно делала бабушка Ютта, вся семья дула чай из медного ведерного самовара. И если в Улеаборге почти всё население предпочитало кофе, то у нас на хуторе был только зелёный чай. Любителем которого дед стал ещё в Калифорнии, и он же привил эту любовь всему остальному семейству. К чаю были свежайшие сырники, мёд и сметана.

Как только закончили обедать, и семья собралась расползтись по своим делам, я очень громко стукнул бронзовыми, тяжёлыми щипцами для сахара по столу. Народ замер на своих местах, а я залез с ногами на свой стул и начал толкать речь:

— Я с дедом красил сарай, и мне пришли в голову стихи. Вот! Послушайте!

Мы с дедом красили сарай,
Мы встали с ним чуть свет.
— Сначала стену вытирай, —
Учил меня мой дед. —
Ты ототри ее, очисть,
Тогда смелей берись за кисть…

Дочитал с своего листа и, свернув его в трубочку, застыл на стуле, ожидая реакции моих слушателей. А сам поедом себя ел за то, что своровал еще ненаписанное. Ведь на всех литературных форумах, где я обитал, я всегда критиковал попаданцев, ворующих чужие произведения. И вот сам до этого докатился.

Но доесть себя я не успел, подскочивший ко мне дед схватил меня в охапку и, расцеловав, подкинул вверх. Под потолок. Неожиданно. Я чуть не усрался от страха, особенно когда увидел, что не долетел до потолка всего несколько сантиметров. Вот так бы стукнулся кумполом и можно нового попаданца заселять. Слава Богу, дед тоже сообразил, что протупил и больше попыток запулить мою тушку в небеса не предпринимал.

Родня тоже, восторженно что-то вопя, вертелась вокруг нас с дедом. Через пять минут я, весь зацелованный и затисканный, с взъерошенной шевелюрой, был установлен отцом, который выцарапал меня из объятий деда, на стул, и мне было велено читать ещё раз. А потом еще раз. И ещё.

— Сынок? Может, ты ещё что-то написал? — робко и с какой-то затаённой надеждой, спросила мама.

— Оно маленькое, — попытался я отвертеться. — И про лягушат.

— Ничего! Читай! — потребовал отец, и мне пришлось сдаться.

Отдал деду свернутый в трубочку листок с первым стихом и, покопавшись в карманах своих штанов вытащил изрядно помятую и замусоленную бумажку. Прости меня, Агния Львовна, надеюсь, ты еще что-нибудь напишешь.