Величие и падение Рима. Том 1. Создание империи

Утром5августа при начале процесса огромная толпа теснилась I на форуме вокруг скамей, назначенных для судей, свидетелей и сторон. Веррес явился с Гортензием. Многие знатные сопровождали его; его походка была уверенна, вид его был дерзок; он был полон веры в хитрости, задолго обдуманные со своим адвокатом. К несчастью для него, его дело было не только процессом о взятках; в него замешалась политика, и Цицерон лучше Гортензия отдавал себе отчет в направлении общественного мнения. Когда документы и свидетельские показания, искусно расположенные молодым обвинителем, сделались известны публике, когда долгие мучения, испытанные Сицилией, были рассказаны на форуме негодующими свидетелями с преувеличениями, гнев, десять лет накапливавшийся в обществе против Суллы, реакции и консервативной партии, сразу вырвался наружу. Некоторые патетические показания свидетелей волновали публику до слез; другие возбуждали ропот негодования, иные заставляли испускать крики бешенства. К концу каждого заседания разоблачения, сделанные на форуме, немедленно распространялись по всему городу; искаженные, преувеличенные при переходе из уст в уста, они возбуждали всеобщее негодование. И на следующий день еще большая толпа теснилась на форуме, стараясь услыхать ужасные рассказы, кричала и возмущалась, даже ничего не слыша, если видела, что кричат и возмущаются люди, близкие к трибунам. Однажды свидетель рассказывал, что Веррес приказал распять римского гражданина, который напрасно кричал: «Civis romanus sum». Это был ужасный момент: толпа пришла в бешенство, и если бы претор тотчас же не прервал заседания, Веррес был бы разорван на форуме. Судили уже не одного человека, не правительство, не партию, а целую эпоху, и общественная совесть, так долго принужденная молчать, наконец облегчилась, срывая свое бешенство на этом несчастном пропреторе, случайно сделавшемся предметом ее ненависти, и заставляя его искупать не только свои проступки, но и все преступления, совершенные Суллой, его кликой, его реакцией. Бешенство народа было таково, что Веррес и его друзья, не ожидавшие этого, почувствовали себя приниженными и потеряли мужество. В течение тринадцати дней они пытались сопротивляться, но, видя что публика с каждым днем волнуется все сильнее, они поняли, что судьи не осмелятся оправдать обвиняемого. На четырнадцатый день, когда процесс был приостановлен, Веррес, чтобы спасти по крайней мере свое состояние, уступил битву и добровольно удалился в изгнание.[420] Он навсегда исчез по уединенной и мрачной дороге всеобщего забвения, в то время как Цицерон, сделавшись с этих пор одним из первых лиц в Риме, большими шагами пошел вперед по длинной дороге, озаренной солнцем славы. Ни тот, ни другой, поворачиваясь спиной друг к другу, чтобы идти по столь различным путям, не думал, что противоположные пути, избранные ими, заставят их еще раз, через двадцать семь лет, встретиться на краю одной и той же бездны.

Лукулл в Азии

В то время, как это происходило в Италии, Лукулл проводил зиму 71–70 гг. в провинции Азии, правителем которой он был назначен и которую он нашел разоренной притеснениями, причиненными италийскими финансистами. Лукулл, изменившийся во многом, сохранил от своей юности отвращение старой родовой знати к финансистам. Возбужденный своими успехами, он старался со своим обычным жаром и энергией возобновить политику Рутилия Руфа, принимая меры к ограничению алчности откупщиков и не заботясь о том, каких могущественных врагов раздражает эта либеральная политика.[421]

Армянское царство

Он чувствовал (.ебя таким крепким, таким великим, столь уверенным в себе и составил e своем пылком уме обширный план: он задумал захватить и завоевать все царства Тиграна, цгря Армении и зятя Митридата, у которого последний искал себе убежища. Благодаря слабости римской политики в течение 50-ти последних лет, благодаря также последним событиям, вифинской войне и завоеванию Понта, отвлекшим римский сенат от всякого другого дела, Тигран мог в пятнадцать предшествующих лет завоеваниями, союзами, покорениями увеличить свою империю во всех направлениях. К северу он довел ее до Кавказа, где полуварварские племена албанцев и иверов признали его своим сувереном, в то время как на юге, востоке и западе он завоевал почти всю империю Селевкидов, равнины Киликии, Сирию, Финикию. Он отнял много провинций у парфян и подчинил сатрапов Великой Мидии, Мидии Атропатены и Гордиены.[422]

Взятие Синопа, Амасии и Гераклеи