Велесов сад

Он ушёл даже раньше, чем она сама поняла, что пора. Обострённым волчьим слухом ни Фроська, ни Серый ещё не чуяли биения третьего сердца. Только домовой, принявший Радомира, хоть и с бурчанием, но как родного, поделился секретом, когда они сидели на порожке маленького лесного домика и потягивали квасок, переданный дочке с другом Настасьей Гавриловной. И тогда Радомир понял, что день-другой – и станет лишним, что боле ходить меж деревней и домиком в лесу не придётся, хоть и принимали его что там, что там.

Допил квас, прислонил осторожно берестяную кружку к стене и поднялся, чтобы не обернуться уже никогда. Верная Чернушка, едва пригревшись в зарослях лопухов, недовольно заворчала, но поднялась и засеменила следом: каких ещё бед этот рыжий найдёт себе на голову? Не дай боги, без неё!

– Далеко собрался? – Фроська, как за ней водилось, уперла руки в бока и с вызовом посмотрела на рыжего, собирающегося на ночь глядя невесть куда.

– Куда глаза глядят, красавица! – привычно отшутился он, обнимая её за плечи и указывая вдаль. Даль, исполосованная стволами деревьев и перечёркнутая густыми ветками, лишь встрепенулась лёгкой паутиной, говоря, что где-то там, может, воля и есть, да добраться до неё куда сложнее, чем кажется. – Столько всего неизведанного впереди! Столько прекрасного! Что ж сиднем на месте сидеть?!

– Куда глаза глядят? – задумчиво протянула Фроська, шлёпая Радомира по сползшей куда ниже плеча руке. – А что ж это они у тебя глядят как-то косо?

Уличённый охальник поскорее перевёл взгляд с расстёгнутого ворота Фроськиной рубахи снова на заросли, прячущие манящие просторы:

– Так на неизведанное же! Там мне тоже ничего изведать не довелось.

– И не доведётся! – пообещал Серый, подходя с другой стороны и заключая Радомира в столь крепкие дружеские объятия, что, скоси рыжий взгляд ещё раз, – всерьёз рискнул бы костями.

– М-м-м-ме! – пригрозила Чернушка не то Серому, не то Радомиру.

– Так стемнеет скоро. До Выселок не успеешь, – забеспокоилась волчица, недовольно морщась: она и сама не понимала, откуда в ней проснулась странная заботливость, злилась, ругалась почём зря и… садилась месить тесто, с каждым разом получающееся всё более съедобным. Серый пробы терпел и стоически съедал все попытки, включая неудачные. А как иначе? У жены тоже нюх что надо. Припрячешь пересоленный пирожок за печкой – а волчица услышит запах раньше, чем успеешь сбежать на охоту. И ведь не отговоришься, что домовому попробовать оставил: старичок сразу брезгливо махонькой ножкой выкидывал из угла подгоревший кусок, заявляя, что не для того в дом постояльцев пускал, чтобы они его выжить пытались.

– До Выселок не дойду, ещё где заночую. Мало ли мест интересных на свете?

– Олух, – беззлобно сообщила ему Фроська.

– Знаю, – согласился он, опуская глаза. – Такой олух, каких поискать.

Он обнял её; крепко-крепко, как обнимают старого, очень старого и давно забытого друга, и на этот раз Серый не стал ревниво сверкать глазами или утробно рычать, уже не надеясь припугнуть привычного к его проделкам приятеля.

– Надолго? – вздохнула волчица, неосознанно чуя ответ.

– Надолго, – шепнул он. Навсегда, наверное. Но ей он этого ни за что не скажет.

– К Мариной ночи заглянуть не забудь. Обычай чать.

– Постараюсь, – он не солгал. Он правда собирался очень-очень постараться.

Когда Радомир отошёл на добрую версту, а маленький домик спрятался в складках узорчатого лесного покрывала, с ним поравнялся Серый. Год назад бывший купец схватился бы за сердце и упал замертво: полузверь-получеловек нагонял его, едва слышно впиваясь в тягучую сырую землю когтями. Но то год назад. Рыжий лишь остановился, удивлённо хлопая длинными ресницами.

– Попрощались же, – смущённо колупнул он носком сапога пятипалый почти волчий след.

– Мы не так попрощались, – наметившаяся волчья морда втянулась обратно, когти скрылись под бледной по-девичьи тонкой кожей. Высокий худой мужчина с серыми, как у старика, волосами, молча облапил широкоплечего купца, казавшегося вдвое больше него, и Радомир, всегда слывший неслабым малым, почувствовал, что глаза вот-вот вылезут наружу от крепких объятий кажущегося хилым мужичка. – Прощай, друг. Скатертью дорога.

Смешные боги! Сколько раз не сталкивали они двух мужчин, сколько не рядили стать им врагами, а всё одно вышло иначе.

– Прощай. Береги её, хорошо?

Серый посмотрел туда, где, скрывшись от приближающейся вечерней прохлады в укутанном пушистыми листьями домике, сидела его жена: всё такая же смешливая, едкая, ершистая, как в детстве, когда он встретил её впервые; но теперь ещё и сильная, смелая, родная…

– Скорее, это она меня бережёт.

– Тоже верно.

Радомир махнул рукой, когда уже отвернулся. Когда отошёл на десяток саженей, и когда Серый уже и не должен был смотреть ему в спину. Но Серый смотрел. И смотрел с пониманием.

Часть третья. О лихости и дурости