Вектор

После этого я вышел в коридор, осматриваясь, нет ли вокруг врагов. Тобин же присел на стул и стал обрабатывать свою небольшую рану. И вот снова встает вопрос, на который я хочу получить ответ сам, не используя кривое отражение в зеркале: как же я до этого скатился, как доверился этому лицемеру? Является ли это попыткой стать несколько человечнее? Меня переполняет злость от этих мыслей, которые, надеюсь, еще мои. Все тело болит, и я так хочу бросить этого умника здесь подыхать и кинуться в объятия одиночества, где нет боли, а ложь всегда лишь помогает.

– Ты сам выбрал этот путь. Я была уверена, что тебе понравится и ты, наконец, перестанешь мучить себя ненужными вопросами бытия. Перестанешь противиться себе и заморачиваться с поисками истинного добра и зла вместо простого наслаждения тем, что приносит оголенное ощущение жизни и контроля этой жизни. – Нежно Обхватив руками мою шею и глядя в мои глаза, словно возлюбленная, она шепчет все эти слова: – Честно, я думала, что ты не заподозришь все благополучные события, которые происходили с того момента, как ты выбрался из камеры. Самые важные тебе преподнес Тобин – идеальная противоположность твоей идеальной паранойи, основанной на твоем нежелании видеть истину. Пожалуй, это самое подозрительное – встретить в месте, наполненном сумасшествием, разумного человека, причем который не считает тебя врагом, а даже пытается спасти. Немного жестоко даже для меня, и я знаю, ты попытаешься доказать мне обратное. Но разве не ты создатель всего, что видишь и слышишь, и меня в том числе?..

Она исчезла. Я не двигаюсь, пытаясь придумать доказательство тому, что ее слова – это не то, во что я верю. Но только, стоило мне обернуться, я понял, так оно и есть.

Запись 94

Тобина нигде нет. Он исчез в ту же секунду, как появилась она, и все это – жалкая закономерность, призванная поддержать смысл жизни. Я не стал рыскать по каждому коридору и каждой комнате в поисках доказательства выдумки. Идеальный капкан, который подстраивается под мои представления о добре и зле и создает видимый мир чем-то большим, нежели банальный хаос. И тот смысл, которым заполоняется пустота, – всего лишь частичка, призванная не дать мне пустить пулю в лоб. Наоми всегда знала это, с самого начала, как я вышел из камеры, в которую, наверно, сам и забрался, чтобы избавиться от бегства по лабиринту иллюзий навсегда и остаться в маленьком мире. И можно создать милую гармонию без внешних раздражителей. Но, раз Наоми так любезно показала мне, как развалить выдуманный мир, словно карточный домик, значит, она хочет помочь. Но как я могу судить о рациональности нерационального создания, ведомого животными инстинктами?

Я иду вперед без плана или цели – просто даю ногам двигаться. В одиночестве, тишине и давно забытом страхе. Только он провоцирует не боязнь смерти от голода хищников: причины куда сложней, и одна из них – это новое появление Наоми, ведь, как уже принято, просто так она не появляется. Мне приходится высматривать каждую мелочь, которая может быть мне чем-то незнакомым или непривычным, и, веря, что причиной разрушения старой лжи является возможность увидеть некую истину, сокрытую ранее, я начинаю искать то самое, что должно быть либо спасением, либо честной смертью. Дорогу мне преградило то, что подарит, видимо, второе, нежели первое. Это существо – оно когда-то было человеком, хотя ничто не доказывает обратного. Представьте человека, чья правая половина тела от головы до ног заросла мхом, белым и настоящим. Он медленно проникает во все ткани и все больше окутывает остальную часть тела. Выглядит ужасно, но что-то в этом есть – очень впечатляющее зрелище. Он опирается правой рукой на стену слева, и эта истинная жизнь начинает окутывать и ее. Не сразу, но он замечает меня – и наклоненная вниз голова поднимается на нормальный уровень.

– Сделай это, – еле слышно сказал он умирающим голосом, прекрасно понимая, что его ждет не быстрая смерть, а долгие мучения.

Его грудная клетка доказывает, как тяжело ему дышать. А глаза смотрят лишь на меня, ведь он понимает степень запущенности процесса, его трансформации в нечто другое, чем привычная для его понимания жизнь. Он ждет моего решения, и сквозь этот мох, который закрыл половину лица и стремительно покрывает вторую, я вижу, как сильно он этого хочет. Но только я не дам ему этой возможности. То, что с ним происходит, заслужено больше, чем любое другое наказание. Я отрицательно мотаю головой, отчего в его глазах и остатках мышц лица виднеется боль – худшая, чем от самой смерти, и я рад этому. Я хотел уже уходить, когда в его тело попадают две пули, выпущенные кем-то за моей спиной. Не успел я обернуться, как ствол пистолета уперся мне в затылок. Тело получеловека не упало: оно повисло на мхе, захватившем часть стены.

– Хочешь меня убить – так не медли.

– Похоже, ты все же пришел в себя.