Вэкфильдский священник

— Напрасно вы извиняетесь, дитя мое, сказалъ ему старикъ: — подавать помощь ближнимъ — первѣйшій долгъ нашъ; вотъ возьмите. Сожалѣю, что не могу дать вамъ больше, тутъ всего пять фунтовъ, но и то деньги; авось они вамъ помогутъ выпутаться изъ бѣды.

Скромный юноша со слезами благодарилъ его, но моя признательность была едва ли еще не сильнѣе. Мнѣ хотѣлось обнять и расцѣловать этого чудеснаго старичка, такъ понравилась мнѣ его доброта. Онъ опять углубился въ чтеніе, а мы продолжали разговоръ, покуда собесѣдникъ мой, спохватившись, что еще не кончилъ своихъ дѣлъ на базарѣ, собрался уходить, обѣщая вскорѣ непремѣнно вернуться. На прощанье онъ прибавилъ, что всегда дорожилъ обществомъ доктора Примроза и не пропуститъ случая воспользоваться имъ, елико возможно. Старый джентльменъ, услыхавъ мое имя, обернулся, пристально посмотрѣлъ на меня и, по уходѣ моего товарища, почтительно спросилъ, не родня ли я знаменитому столпу церкви, великому Примрозу, смѣлому защитнику единоженства?

Никогда еще похвала не заставляла мое сердце биться такъ сладко.

— Сэръ, воскликнулъ я, — одобреніе такого добраго человѣка, какимъ вы мнѣ кажетесь, еще увеличиваетъ то восхищеніе, которое возбудила во мнѣ ваша благотворительность. Передъ вами тотъ самый докторъ Примрозъ, моногамистъ, котораго вамъ угодно было назвать великимъ. Вы видите того злополучнаго богослова, который такъ долго боролся противъ нынѣшней наклонности къ многоженству — не мнѣ рѣшать, насколько борьба была успѣшна.

— Сэръ! воскликнулъ незнакомецъ съ благоговѣніемъ:- я боюсь, что позволилъ себѣ слишкомъ большую фамильярность. Простите мое любопытство: извините, пожалуйста.

— О, сэръ, возразилъ я, протянувъ ему руку, — ваша фамильярность отнюдь не непріятна мнѣ: напротивъ, такъ какъ вы успѣли возбудить мое уваженіе, я самъ предлагаю вамъ свою дружбу.

— Съ благодарностью принимаю предложеніе! отвѣтилъ онъ, пожимая мою руку: — и неужели я воочію вижу, наконецъ, достославную опору непоколебимаго православія? О ты, который…

Но тутъ я прервалъ потокъ его краснорѣчія, потому что, хотя, какъ авторъ, могъ переварить немалую порцію лести, однакожъ на сей разъ моя скромность не дозволяла мнѣ проглотить больше. Но за то ни одна пара любовниковъ въ романахъ не являла болѣе разительнаго примѣра взаимной склонности съ перваго взгляда. Мы разговорились о многомъ; вначалѣ я думалъ, что собесѣдникъ мой болѣе набоженъ, нежели ученъ, и предполагалъ даже, что онъ всѣ человѣческія доктрины считаетъ одинаково несостоятельными. Это ни мало не уменьшило бы моего къ нему уваженія, потому что съ нѣкотораго времени я самъ начиналъ приходить къ этой мысли; поэтому я ввернулъ мимоходомъ замѣчаніе, что въ наше время, къ несчастію, общество съ полнѣйшимъ равнодушіемъ относится къ догматамъ и черезчуръ полагается на силу научныхъ догадокъ…

— Эхъ, сэръ! прервалъ онъ меня, какъ будто рѣшившись сразу выложить передо мною свою ученость: — общество всегда занималось пустяками, а между тѣмъ космогонія, то есть вопросъ о сотвореніи міра, во всѣ времена ставилъ въ тупикъ философскіе умы. Какихъ только воззрѣній не было высказано насчетъ мірозданія! Санхоніаѳонъ, Манеѳонъ, Берозъ и Оцеллъ Луканъ тщетно пытались разъяснить его. Еще у послѣдняго мы встрѣчаемъ изрѣченіе, что «анархонъ ара кай ателутанонъ то панъ», то есть — все въ мірѣ не имѣетъ ни начала, ни конца. Впрочемъ, и Манеѳонъ, жившій приблизительно во времена Навуходонассора (Ассиръ — слово сирійское, обозначавшее, очевидно, титулъ мѣстныхъ царей, какъ явствуетъ изъ именъ Теглатъ-Фаэль-Ассиръ, Набунъ-Ассиръ), такъ вотъ, я говорю, Манеѳонъ пришелъ тоже къ совершенно нелѣпымъ заключеніямъ. Но вѣдь мы что говоримъ? Мы говоримъ: «экъ то библіонъ кубернетесъ», желая этимъ выразить, что книгами не научишь всего міра; онъ же, напротивъ того, непремѣнно хотѣлъ… Однако, простите, пожалуйста, я, кажется, отбился отъ вопроса?