— Витторио? Но ведь у него есть работа, не так ли? Разве он не прислуживает на вилле?
— Да, если это можно назвать работой. Но Витторио слишком юн, а нас с ним здесь так ненавидят…
— Это не так, сын мой, — ответил дон Джанмария елейным голосом.
— Дерьмо, — спокойно, без всяких эмоций произнес девятнадцатилетний садовник. — Нас ненавидят здесь потому, что эти кретины в Сан-Себастьяно считают ведьмой нашу мать-шлюху.
— Давай обратимся к фактам, Франко, — сказал священник, выдвигая из-за Библии графин со стаканом. — Лично я не верю в эти россказни, но, с другой стороны, доподлинно известно, что она приворожила твоего отца. Выпьешь стаканчик вина?
Франко позабавила перемена, происшедшая с доном Джанмарией после подношения. Продажность церкви на Сицилии ни для кого не была секретом: некоторые священники потеряли совесть до такой степени, что, не получив «подарка», отказывались от совершения таинств. Однако при всей трагичности этого обстоятельства беззастенчивое взяточничество дона Джанмарии выглядело комично.
— Нет, благодарю вас, падре. Вы правы, моя мать действительно околдовала отца своей красотой. Все дело в том, что после их смерти односельчане перенесли свою ненависть на меня с братом. С рождения я боролся против этой ненависти, однако теперь мне безразлична моя собственная судьба. Но Витторио… Если со мной что-нибудь случится, ему нужна будет помощь. А кто сможет помочь мальчику лучше нашего дорогого приходского священника?
Сарказм Франко не ускользнул от внимания дона Джанмарии. Священник наполнил стакан алькамо, закрыл графинчик, поднял стакан и отхлебнул из него.
— Конечно, я пригляжу за Витторио, сын мой. Но что может с тобой случиться? Ты молод и силен, — сказал падре и, поколебавшись, спросил: — Разве ты попал в беду?
— Нет, но скоро, может быть, попаду. — С этими словами молодой человек повернулся и направился к выходу.
Дон Джанмария стоял у огня, наблюдая, как молодой человек закрывает за собой дверь. «Странная птица этот Франко, — думал падре, — очень странная, но до чего же хороши часы». Он прикончил стаканчик, снова наполнил его и подошел к столу. Достав часы из ящика, дон Джанмария поднес их к глазам и залюбовался золотым корпусом.
— Хороши, — пробормотал он себе под нос.
«Интересно, что у Франко на уме?» Эта мысль не выходила у падре из головы.
Князь дель Аква был самым богатым сицилийцем. Он владел и Сан-Себастьяно, и лимонными, апельсиновыми и оливковыми рощами вокруг этого селения, обеспечивавшими работой большую часть обитателей Сан-Себастьяно. Князю принадлежали также дворец на площади Марина в Палермо, летняя вилла в соседней Багерии и еще один дворец в Риме. В пятидесятых годах, будучи представителем короля обеих Сицилий Бурбона в Париже, Джанкарло дель Аква играл на бирже и сделал состояние на акциях железнодорожных компаний. В 1860 году Гарибальди изгнал Бурбонов из Палермо и Неаполя, и Италия объединилась под властью пьемонтского монарха Виктора Эммануила II. Сначала князь, человек, недолюбливавший перемены, был против Risorgimento[4], но когда стало ясно, что новый порядок установился надолго, князь, быстро изменив позицию, выступил в его поддержку, и Виктор Эммануил, нуждавшийся в содействии со стороны сицилийской знати и особенно такого могущественного человека, как брат кардинала, князь дель Аква, удостоил Джанкарло нескольких важных дипломатических постов.
Два года назад, в 1878 году, первый король объединенной Италии скончался. По иронии судьбы, как считали некоторые, в том же году умер и злейший враг Виктора Эммануила — Папа Пий IX, добровольный узник Ватикана, оказавшийся в «плену» восемь лет назад, когда Рим вошел в состав итальянского государства. Всего за каких-то несколько лет подвластная Папе территория, занимавшая всю среднюю Италию, сократилась до ста четырех акров, составлявших площадь Ватикана. Даже Квиринальский дворец, папская резиденция, был отнят Савоями[5], когда столицу перенесли из Турина в Рим. В Квиринале поселились новый монарх — Умберто I, седоусые портреты которого впоследствии украсили миллионы жестянок с оливковым маслом, и красавица королева, фанатичная Маргерита.