Век испытаний

Васька с Артёмом сорвались с места как по команде, тоже попав в его объятия. Сталин не приезжал уже больше месяца, и они успели порядком соскучиться. Всё же вечер с ним — это была редкость и почти праздник.

За ужином Иосиф Виссарионович больше молчал, Васька и Светочка тарахтели наперебой о новой собаке, воздушном змее и прочих своих новостях, а Томик иногда вставлял свои реплики, подчёркивая эффектность их выступления. Этот гомон явно доставлял ему удовольствие, как всякому человеку, — смена вида деятельности. Сегодня он мог думать о таких заботах, каких он точно не ведал последний месяц: к примеру, что, оказывается, папиросная бумага — она очень легко рвётся. И очень срочно нужно прислать рулон, потому что змей, когда цепляется за ветки хвостом, потом непременно валится на землю и от удара рамку ведёт в стороны. А бумага рвётся. А если её заклеить заплаткой, то змей становится тяжелее и каждый раз взлетает всё хуже.

— Василий! — когда отец обращался к нему в такой официальной форме — это не сулило ничего хорошего.

«Началось…» — с тоской подумал Томик и вжался в стул.

Васька продолжал есть свой любимый лимон без сахара, как будто в комнате был ещё один Васька и отец обращается не к нему.

— Василий, объясни мне один вопрос! — более требовательно обратился к сыну Сталин.

— Да, пап! — совершенно благоразумно в этот раз отреагировал Васька.

— Василий, зачем тебе дробовик?

Васька отвесил отцу вопросительный взгляд такой эмоциональной силы, что стало понятно: опять взрослые не понимают ничего в жизни.

— Па… Ну как зачем? Самолёты сбивать.

— Васька! — Сталин улыбнулся, услышав такой непосредственный ответ. — Это ты писал?

Отец достал записку на клетчатой бумаге, исполненную таким аккуратным почерком, что можно было за контрольную сдавать, и стал читать:

— «…Я просил вас привезти дробовик, но вы этого не сделали, прошу повторно — привезите мне дробовик…» Васька Красный, отвечай, что задумал!

Эту записку на неделе Васька передал охране, отчаявшись уговорить Власика.

— Да что я задумал! Говорю же — самолёты сбивать!

Сталин закинул ногу за ногу и продолжил допрос:

— А если нашего собьёшь? И лётчик погибнет. А? Ты об этом не думал?

— Папа! Как?! Как я могу стрельнуть по своему самолёту? Там же звёзды на крыльях — вот такенные! — и Васька продемонстрировал размер звезды всем размахом своих рук. — Я только по врагам буду!

— Васька, враги здесь не летают. Враги вообще над нашей страной не летают. А если ворону собьёшь? Или сойку? — сказал Сталин, а маленькая Светлана посмотрела на брата так, будто очень разочарована, что такие очевидные вещи до него доходят настолько туго.

— Надо будет — попаду, но это детские игры — по птичкам палить.

— А ты, я смотрю, уже взрослый, что ли? — Сталин встал из-за стола и подошёл к буфету, где хранился табак и пара сухих трубок. Он достал из чёрной пачки с зелёным кантом папиросу, разломал её и стал набивать трубку. Раскурил её, а потом взял ещё одну папиросу и протянул Василию:

— Курить будешь, зенитчик?

Взгляд юного курильщика мгновенно преобразился из задорно-жизнерадостного в тоскливый и мрачный. Васька опустил голову в ожидании справедливого возмездия.

— Ну, что же ты! Бери. Вот спички. — Сталин положил коробочку на стол.

В столовой повисло тяжёлое молчание.

— Ты уже взрослый! — продолжал Васькин отец.

— Я больше не буду… — пробормотал виноватый.

— Будешь, будешь. Вот вырастешь по-настоящему — и будешь. Ничего зазорного в этом нет, когда от мужчины пахнет табаком. — Васька в этом месте поднял глаза. Он ожидал грозу, а прошла так, маленькая тучка, но отец продолжил.

— Ты будешь наказан. И знаешь, за что?

— За то, что курил.

— Нет, сын. — Сталин затянулся трубкой так, будто Васька должен был правильно научиться её курить. — Ты будешь наказан за то, что украл папиросу. В этом доме никто ни от кого ничего не прячет. Потому что воров здесь быть не может. Потому что все верят друг другу. Сегодня ты взял из коробки одну папиросу, а что тебе захочется завтра? Дробовик опять? Так ты его, что, у охраны украдёшь? А это оружие, человека посадят…

Василий понял, как ошибался, посчитав, что лихо миновало.

— Нечего ответить, да? Я думаю, что следующую неделю ты обойдёшься без велосипеда.

Это был удар по свободе. Другого повода вырваться за пределы дачи, кроме как покататься на велосипеде, у них не было.

— Иосиф Виссарионович! — Томик, наверно, впервые назвал дядю Иосифа так официально, поэтому тут же напоролся на его очень удивлённый взгляд, но дороги назад уже не было.

— Я тоже курил вместе с Васькой, — быстро, громко и чётко произнёс Томик.

И без того далеко не раскосые глаза его друга ещё больше округлились от неожиданности.

— Та-а-а-к… Это что же получается? Преступление по сговору?

— Никак нет! — по-военному оттарабанил Васька и взял инициативу в свои руки. — Это я украл папиросы. Две. Отсюда. — И показал пальцем на буфет.

Судья думал, и время потянулось так медленно. Томик продолжал стоять, держа руки по швам, готовый разделить наказание с другом.