Век испытаний

— Ты попробуй их разлучить — крика будет на весь дом. Ты знаешь, Иосиф, они вместе делают всё. Дерутся, спят, едят, мастерят, сидят вместе на занятиях — настоящие товарищи. Куда один, туда и другой… Ну-ка, сорванцы, ужинать!

Надя усадила их на маленькие стульчики (таковые в доме уже имелись) за маленький детский стол, надела на каждого передничек и вручила ложки. Тёплая молочная каша для них была блюдом универсальным — малыши могли её есть в любое время суток.

— Ты говоришь, дерутся? — Отец Василия нахмурил брови, глядя на сына, но Надежда тут же вступилась:

— Дерутся друг за друга. Бывает, конечно, и между собой ссорятся, но если кого-то из них обидят — так второй тут же сразу в драку лезет. Вера Фёдоровна отметила их необычайное чувство взаимопомощи и ставит в пример. Она считает, что тому есть даже какое-то научное пояснение и собирается исследовать это в дальнейшем.

— Наши Васька и Томик станут предметом для диссертации? — с усмешкой спросил Иосиф.

— Она считает, что с самого раннего возраста проявляются те или иные черты характера, которые в будущем позволят определённо сказать, кем станет человек. И ещё она считает, что при коллективном воспитании можно гораздо быстрее развить положительные стороны, а значит — повлиять на скорейшее положительное формирование личности. Вот так. — Надя вернула скатерть на место и уже подала ужин.

— Я бы хотел, чтобы они и дальше вот так, вдвоём были. Шли по жизни вместе, помогали друг другу. Нам, их отцам, это не удалось.

— Судьба, видишь, какая оказалась злодейка…

— Что там Елизавета? Всё никого себе не нашла? — Сталин присел к столу.

— Ты же знаешь, Иосиф, как больно это по ней ударило. Она Фёдора всё любит. Считает, что лучшего найти невозможно, а на худшего она не согласна. Они с Полиной одного поля ягоды.

— Кто такая Полина? Ты не рассказывала.

— Жена ординарца Фёдора. Такая же история почти, за исключением того, что он вроде жив, но в тюрьме.

— Я помню, мне рассказывали. Его, кажется, Павел зовут, да? Всё время рядом с Томом крутился, точно.

— Да, Павел. Кстати, я пожаловаться тебе хотела. Крёстный повёл себя совсем не как мужчина.

— Авель?

— Вот эта Полина обратилась к нему за помощью, а он так по-хамски себя повёл… Заманил к себе, домогаться стал. Она прибежала вся в слезах, шляпку Лизы у него оставила, впопыхах забыла, так бежала. То, что рассказала, — так это просто недопустимо! Стал руки распускать, требовать интима.

Коба даже не стал отвлекаться от ужина:

— Послушай, Надежда! Авель не из тех людей, которые вот так будут себя вести. Значит, повод дала, значит, он подумал, что она не против. Девушки с приличными намерениями в такое время в дом к одинокому грузину не приходят!

— Так ты знаешь?

— Не делай из меня идиота! Ты только что сказала — он заманил её к себе!

— Но я же не сказала, что именно домой…

— Сомневаться в порядочности Авеля Енукидзе не приходится! Она сама виновата, и мы это больше не обсуждаем! Шляпку вашу он вернёт.

Последнее было сказано тоном, не терпящим возражений, и Надя поняла, что субботний вечер — один из немногих вместе, безнадёжно испорчен.

Рывок

Ключ провернул обильно смазанный замок камеры почти неслышно, и в створе двери показались фигуры вертухая и ещё двух дежурных.

— Черепанов, Щепнин, на выход с вещами!

— Ух ты, какой резвый! Жди пока соберу, у меня пожитков как у куркуля, а сидор-то[8] маловат!

Севан стал не спеша собирать пожитки:

— А я новую хату, кстати, не заказывал! Куда это ты собрался нас вести?

Павел уже сложил свой мешок — там был свитер, носки и две рубахи — и напряжённо вслушивался в диалог Севана и конвоира. До выхода на волю ему оставалось немногим более двух месяцев. Уже всё плохое, что могло, случилось, и уже не должны бы его трогать, обычно сидельцы в его положении спокойно досиживают свой срок — и всё, привет, я никому ничего не должен!

— По этапу пойдёте.

— Какой этап, начальник? — Севан от злости выпучил глаза и бросил в конвоира свой мешок. Тот ударил его по коленям, и оттуда с грохотом выкатилась миска.

— Ну, теперь не обижайся! — Конвоир кивнул двум стоявшим позади него красноармейцам, которые выволокли Севана в коридор.

— А мы там, что, тоже очкуем? — этот окрик был в сторону Черепанова. — На выход, я сказал! Лицом к стене!

Пока Павел подпирал в тюремном коридоре лбом стену, позади него раздавались гулкие удары. Это конвойная смена воспитывала Севана, но Пашка судорожно перебирал варианты: какой этап, куда, зачем и как его теперь найдёт Полина? И будет ли вообще искать?

— Встать, скотина! — Севан, принявший в воспитательных целях порцию побоев, поднял свой мешок и встал на ноги.

В тюремном дворе собралось с десяток таких же потенциальных путешественников, некоторые из них имели довольно помятый после допросов вид. Апрельский воздух был настолько свежим и тёплым, что у Пашки от него закружилась голова. Это был запах распускающейся зелени, города и весны.

— По одному, в карету, ваши высочества! — Конвоиры заржали и стали прикладами подгонять последних.