Век испытаний

— Возможно, у вас есть история отношений с Елизаветой Львовной, но я хочу обратить ваше внимание также на то, что ни она, ни Надежда Сергеевна никогда не позволяют себе подобных слабостей. Даже имея собственных сыновей в воспитанниках. Берите с них пример. Ещё прошу заметить, что за результаты работы нашей лаборатории отвечаю я лично и рефераты доктору Фрейду отсылаю тоже я. Поэтому я буду требовать неукоснительного выполнения всех установленных здесь правил. Я могу рассчитывать на понимание с вашей стороны?

— Да, конечно, Сабина Николаевна. Я всё поняла. — Полина чуть не сказала «фрау», уж настолько немецким было это наставление, но вовремя одумалась.

— И не смейте на меня обижаться, слышите? Просто давайте попробуем любить их всех вместе, а не каждого по отдельности. — Товарищ Шпильрейн приобняла её за плечо, растворив осадок от такого неожиданно строгого внушения.

Шнифер

Холодно было невыносимо. Стены, которые от осенних дождей покрылись влагой даже изнутри, а потом обильно поросли чёрной плесенью, теперь были покрыты замёрзшими капельками росы.

За два с половиной года пребывания в разного рода изоляторах, камерах следственных отделов Павел уже научился высматривать даже в самых малых мелочах что-нибудь положительное.

Сокамерники попадались ему самые разные — от карточных шулеров и до классовых врагов графских кровей, но кастовость на воле и кастовость здесь, в заключении, была абсолютно разной. Не имело почти никакого значения твоё прошлое. Все заслуги, богатство, связи и гонор оставлялись с той стороны решётки — на воле. Кто имел характер, знания, силу воли и духовитость, тот мог на что-то рассчитывать по эту сторону прутьев.

Особенности пребывания в ограниченном пространстве в обществе малознакомых и часто пренеприятных персонажей меняют в сидельце всё. Характер, привычки, внешний вид, манера говорить — всё мимикрирует для достижения одной цели — не совершить ошибку и выжить. Кто ошибался в правилах тюремного поведения, нарушал здешние законы, мог пострадать и физически, и морально, и потерять в статусе настолько, что потом было уже не подняться. Кто ошибался в людях, мог раскрыть душу перед «наседкой» и сболтнуть лишнего о подельниках или о себе. После таких подсадных уток многие получали новые сроки, а иногда и высшую меру.

Павел поначалу попал в камеру к таким же, как и он, «политическим». Год назад был у них священник, отец Евгений — всё наставлял сокамерников на путь истинный. Вроде и не лез в душу, а так, пару слов вставит и на разговор выводит о жизни, о вере, о Родине, о родителях. Понемногу с ним стали советоваться, особенно после того, как получали письма от родных.

— Что, сынок, весточка пришла? — Хоть поп и был классовым врагом, всё же его тихая, с лёгким оканьем речь располагала к общению. Так говорили в вологодских краях — там, где жизнь никогда не была сытой и люди, как и почти везде, находили отдушину в церкви.

Пашка развернул свёрток, не так давно упакованный его любимой, и достал вязаные носки. Они пахли её руками. Такими нежными и белыми руками любимой женщины.

Он дышал этим запахом, не в силах оторваться от аромата. Глаза нашли свёрнутую записку, которую она аккуратно положила между парой рубашек и тёплыми штанами, но при досмотре свёрток тщательно проверили и так и передали — навалом, обернув в ту же бумагу. Письмо было тоже прочитано и пропущено к адресату.

«Милый мой, хороший Пашка. Как же я за тобой скучаю! Почему ты там оказался? Как можно? Не знаю, что и думать. Никто мне не докажет, что ты заслужил сидеть в тюрьме. Разговаривала с Ремизовым. Он тоже не верит, что ты в чём-то виноват. Буду рядом, чего бы мне это не стоило. Буду искать справедливость.

Люблю тебя.

Полина»

Отец Евгений бросил вопросительный взгляд.

— Что, отец Евгений, переживаете о моей душе? — Пашка привык ловить любой взгляд в свою сторону.

— Нет, сын мой… Вижу, неспокойно тебе.

— Мне неспокойно уже давно…

— Так поделись, не страдай. Исповедуйся.

— Не грешил я, отец, чтобы исповедоваться. Пусть другие очистят душу.

— Гордыня — тоже грех. Если ты здесь, значит, Бог послал тебе испытание. Может быть, в наказание, а может, и для того, чтобы проверить, на что ты способен. Ты считаешь своё заключение несправедливым, а Он думает иначе.

Пашка протянул попу письмо молча, как будто нехотя, а тот не спеша надел очки и начал читать вслух.

— Что ж, скажу тебе только, что человек, который писал это, тобой дорожит. Может быть, рука Божья направит его в нужную сторону и всё сложится. Я не знаю. Может быть, этот Ремизов станет его посланником для тебя… Я понятия не имею, кто это. И знать не хочу. Сам разберёшься. И меня вспомнишь.