Раньше он всегда находил время, чтобы два-три раза в год навестить могилки своих родителей. Причем старался сделать это всегда в будний день — чтобы людей на кладбище было поменьше. И никогда не приезжал сюда в поминальные дни, когда здесь собирались сотни подвыпивших людей, и территория кладбища начинала напоминать ему первомайскую демонстрацию на городской площади.
Неизвестно, когда бы он смог сюда еще выбраться, но ползущие по городу слухи о том, что недавние обстрелы разрушили городское кладбище, заставили Ивана отложить все дела и приехать. Прежде всего, его поразила сама площадь кладбища, которая за эти два года увеличилась чуть ли не вдвое. Кресты крайних могил с одной стороны уже заглядывали в окна городских домов, с другой — упирались в шахтный террикон, а на самой окраине вытянулся неровный ряд могильных холмиков, на многих из которых не было даже простеньких крестов. Здесь хоронили людей, которые погибли после первых обстрелов города. Многие могилы так и остались безымянными.
Война пришла и к умершим. Несколько залпов артиллерии пришлось по самому центру кладбища. Взрывы были настолько мощными, что десятки могильных плит разбросало по сторонам, как пушинки, а сами памятники и кресты посекло осколками. На одном из них была высечена фотография солдата, который, судя по датам, погиб в Афганистане еще в далекие восьмидесятые. Осколок пробил памятник как раз по центру, и со стороны казалось, что грудь солдата пробита навылет. «А говорят, что люди дважды не умирают», — Иван тяжело вздохнул и стал собирать инструмент.
С любопытством оглядываясь по сторонам, он направился к центральной аллее, где недалеко от сторожки оставил свой автомобиль. Был будний день, и людей на кладбище было немного. Все они тихонько возились у могил своих близких, приводя их в порядок накануне большого церковного праздника. Иван уже подходил к выходу, когда чуть в стороне увидел одинокую фигуру старика, неподвижно сидевшего возле небольшого памятника из серого гранита. Что-то в его облике показалось Черепанову знакомым. Стараясь не привлекать к себе внимания, он подошел ближе. С фотографии памятника, у которого сидел старик, на него смотрела улыбающаяся Галина Петровна — мама Виталия Заборского.
— Здравствуйте, Василий Матвеевич, — поздоровался Иван, присаживаясь рядом с отцом своего друга. — А я, товарищ генерал, думал, что вы все-таки уехали из города.
— Я, Ваня, своих решений не меняю, — старик сердито посмотрел на Черепанова. — Да и куда мне ехать? Все, что у меня есть, находится в этом городе.
С этими словами старик посмотрел на фотографию своей жены и с грустью добавил:
— А если меня кто-то и ждет, так это только она…
— Ну, зачем вы так, Василий Матвеевич, — захотел поддержать генерала Черепанов. — У вас столько друзей, учеников. Они вас все уважают и помнят. Ну, и потом, у вас есть сын. Неплохой, должен я вам сказать, парень. А, кстати, как у него дела?
Старик долго молчал, а потом, как будто собравшись с силами, заговорил:
— Друзья, говоришь? Одни, когда им звонишь, просто не отвечают. Другие очень заняты, а третьи стали вдруг такими свидомыми, что с «ватником» из Луганска даже и разговаривать не желают.
Бывший генерал со злостью выругался, а потом, словно спохватившись, виновато посмотрел на фотографию жены, сказал:
— Прости меня, Господи, грешника старого.
Ивана больше удивили не слова старика о его бывших друзьях. Эка невидаль — предательство, кого сейчас этим удивишь? Его удивило то, что он вдруг вспомнил Бога. Уж кто-кто, но только не генерал Заборский! «Да, постарел наш «железный Феликс», — подумал он, а вслух сказал:
— Не расстраивайтесь, Василий Матвеевич, значит, вы звонили не друзьям, а просто знакомым. Так, а что Виталий? Я его в этой суматохе что-то потерял из виду. Как он? Где?
— В плену он, Ваня. Вот уже третий месяц, как в плену, — голос старика дрогнул, а на глазах появились слезы. Чтобы их скрыть, генерал приподнялся и начал поправлять цветы, которые, по-видимому, он же и принес накануне.
Немного успокоившись, Василий Матвеевич рассказал Черепанову, что Виталий все это время служил в армии ЛНР[61], когда выдавалась свободная минутка, приезжал к нему в гости. А не так давно вместо сына приехал его командир, который и рассказал, что во время ночного боя Виталий был ранен. Вынести его им не удалось.
— Сначала он находился в Днепропетровске, там его подлечили и переправили в киевский следственный изолятор СБУ[62]. И тут, Ваня, понимаешь, какое дело, — старик успокоился и продолжал свой рассказ уже спокойным голосом. — Через месяц-полтора следствие по его делу закончится, и состоится суд. Если я к тому времени не добьюсь, чтобы его включили в группу задержанных, которые подлежат обмену — парню хана. Ему светит от десяти до пятнадцати лет. А после вынесения приговора ни о каком обмене речи быть не может. Вот такие дела, Ваня. Чувствую, что могу и не успеть.