Век Филарета

Три года удерживался от открытого высказывания своего мнения, три года не допускал, чтобы власть вмешала Церковь в сложнейшее дело, и вдруг оказался нужен. Филарет страшился новизны и коренных перемен оттого, что знал: такие перемены самым неожиданным образом отзовутся на огромном организме империи, они уже порождают не только доброе, но и дурное. Впрочем, и понятная Стариковская боязнь новизны тут была... Но дозволил же он строить в Троице летом прошлого года железную дорогу!.. Что скрывать, и обида всплыла: будто раньше не знали о его существовании, будто не могли за все годы подготовки реформы спросить его мнения, а было что сказать... Но государь был по-своему прав, ибо, раз решившись на коренное изменение всей жизни империи, следовало идти безоглядно, а он бы притормозил...

В Синоде решался вопрос о канонизации владыки Тихона Задонского, одного из глубоких и пламенных проповедников Слова Божия. Труды святителя Тихона, ещё с пометками покойного митрополита Платона, не сходили в эти дни со стола Филарета.

Взял потёртый, со сбитыми углами томик «О Истинном Христианстве», полистал плотные порыжелые страницы со следами воска. Вот то, что искал: «...Должно благочестиваго монарха от чистого сердца любить, яко первого по Бозе отца, промыслителя и попечителя, о целости отечества и общем благополучии неусыпно тщащагося... Повеления и указы его, яко в пользу общества учинённые, без роптания и с усердием исполнить...» Так, но будет ли польза?

Велика сила слова. Слово неверное смутит и разобидит, иных введёт в искушение. Слово верное и уместное умирит страсти, успокоит сердца и вразумит желающих правды. Как же может он уклониться от предлагаемого Провидением?.. Страшно, достанет ли сил, летами старее почти всех российских архиереев. Но не поучает ли тог же святитель Тихон: «Бывает, что мать, видя своё дитя скорбящее и плачущее, утешает тое и говорит ему: не бойся, я с тобою. Такой милосердный и человеколюбивый Бог, иже есть Создатель и Отец щедрот и Бог всякия утехи, верной душе, находящейся во искушениях и напастях, скорбящей и сетующей и боящейся, глаголет: не бойся, Я с тобою; Я твой Создатель, Я твой Искупитель, Я твой Спаситель. Я твой Помощник и Заступник, Я, Который в руце Своей всё содержу и Которому вся повинуются. Я с тобою...»

Приехавшим вечером следующего дня на подворье Топильскому и троицкому наместнику владыка позволил себя уговаривать, но хорошо знавший митрополита отец Антоний скоро заметил некую решимость в его глазах.

   — Уж не напрасно ли мы порох тратим, святый отче? Вы решились?

   — Покоряюсь воле государевой, — сдержанно ответил Филарет. — Давайте, давайте мне бумаги.

Проект манифеста оказался длинен и многосложен. Изучив его секретные пункты о имущественных и иных комитетах и комиссиях, митрополит погрузился в работу.

«Наконец друг добродетели, — иносказательно писал Топильский в Петербург, — убедился в необходимости сделать предполагаемое дело и принялся сегодня решительно за работу».

За трое суток Филарет полностью переписал проект манифеста, разделив его на три части и придав всему тексту звучание ясное и торжественное, приличествующее такого рода документу. «Божиим Провидением и священным законом престолонаследия быв призваны на Прародительский Всероссийский Престол, в соответствии сему призванию Мы положили в сердце своём обет обнимать нашею Царскою любовию и попечением всех наших верноподданных всякого звания и состояния...»

Филарет знал, что не столько рассудочный расчёт, сколько голос сердца вёл императора по пути освобождения. Хотелось передать, донести до всех и каждого ту доброту, которая обитала на высочайшем престоле, но главным оставалось ясное изложение вопроса: «...мы убедились, что изменение положения крепостных людей на лучшее есть для нас завещание предшественников наших и жребий, чрез течение событий поданный нам рукою Провидения... В силу означенных новых положений крепостные люди получат в своё время полные права свободных сельских обывателей...»

В эти дни на подворье был отменен приём посетителей, к важным лицам владыка высылал Парфения с извинением занятостью. Топильский объезжал московских родственников и знакомых, а вечера проводил на Троицком подворье, отвечая на вопросы и сомнения митрополита. Генерал-губернатор, узнав из письма дяди, бывшего членом Государственного совета, о дате предстоящего подписания манифеста, сделал вывод, что государь непременно по сему поводу зимою же посетит первопрестольную, и распорядился готовить медвежью охоту.