Век Филарета

Из Петербурга до Москвы донеслось сильное неудовольствие на слово владыки, произнесённое 18 сентября. Недоброжелатели Филарета углядели порицание и осуждение государя в следующем месте слова: «Царь Давид впал в искушение тщеславия, хотел показать силу своего царства... Явился пророк и по повелению Божию предложил Давиду на выбор одно из трёх наказаний: войну, голод, мор...» Последующий призыв проповедника к общему покаянию, отказу от роскоши, чувственных желаний и суетных забав ради делания добра — не замечался.

Горячий характером Николай вначале оскорбился, ему стало обидно, а потом раздражение на фрондирующего митрополита овладело им. Царский гнев было кому поддержать.

Верный своим дружеским чувствам к владыке, князь Александр Николаевич Голицын, получивший к тому времени почётнейшее звание канцлера императорских и царских орденов, сочувственно сообщал: «Получив от Вас копию с известной проповеди Вашей, я немедленно её прочёл и поистине не только не смог найти в ней чего-либо предосудительного, но нашёл её назидательною, как и всегда нахожу Ваши слова; ещё моё мнение я сказал и Государю. Потом Его Величество сам читал Ваше слово и возвратил князю Мещёрскому, не сделав никаких замечаний.

Не принимайте к сердцу, Ваше Высокопреосвященство, что, может, есть люди, кои, не понимая, судят, а иные, врагом подстрекаемые, не ведая, что ему служат орудием, действуют против царства Света».

Как бы то ни было, а очередное недовольство Зимнего сильно огорчало владыку, и ныло сердце, и по ночам сон не шёл. Примеры преподобного Сергия, патриархов Алексия и Гермогена побуждали возвысить свой голос в трудную для отечества годину, сказать откровенное слово царю, но смеет ли он, один из многих архиереев, брать на себя столь ответственную ношу? Где та грань, которая отделяет убеждённость в правоте своего мнения от самонадеянности и гордыни? Пошли, Господи, нам, грешным, смирение, и да будет воля Твоя...

В один из ясных дней бабьего лета келейник вошёл в покои владыки доложить о приходе духовной дочери митрополита Екатерины Владимировны Новосильцевой. Митрополит в так называемой секретарской комнате полулежал на диване, закрыв глаза. Секретарь, читавший бумаги, замолк, выжидательно поглядывая на владыку.

— Новосильцева?.. — переспросил владыка. — Скажи, что приму. Подай только воды умыться.

Он умывался много раз в день, частию для свежести лица, частию для освежения глаз, постоянно утомлённых от чтения. От других лекарств отмахивался, полагаясь на свежую воду. Дома владыка ходил в чёрном полукафтанье, опоясанном белым креповым кушаком, который он умел запутывать, не делая узла. Широкие рукава были отстёгнуты и отворочены.

Филарет вышел в спальню, надел коричневую рясу и, оправив её, подошёл к комоду. С детских лет привитая опрятность не ослабела, пятнышка терпеть не мог. Оглядев себя в зеркало, он расчесал гребнем волосы на голове и бороду.

В углу проходной комнаты между спальней и гостиной помещалось высокое трюмо, оставшееся от владыки Августина, но в него никогда не получалось заглянуть. Против двери из гостиной висела большая икона преподобного Сергия, и, когда его никто не видел, он крестился перед ней и совершал поклон, касаясь рукою пола. И всегда тянуло взглянуть на висевший неподалёку портрет митрополита Платона в рост в полном облачении.

Едва митрополит показался на пороге гостиной, Новосильцева поспешно встала.

   — Простите меня, святый отче, что осмелилась обеспокоить вас...

Филарет лёгким, но чётким жестом осенил её крестным знамением и сел в кресло.

   — Слушаю вас, матушка, слушаю.

   — Новое огорчение, владыко! Вчера получила письмо из Петербурга и всю ночь проплакала... Вы помните, я наняла архитектора Ивана Карловича Шарлеманя. Он составил проект храма в память Володеньки моего, очень красивый план... — Она всхлипнула. — Государь всё утвердил, но вдруг одно препятствие за другим. То управа не хочет выделить участок у Выборгской заставы, а теперь Иван Карлович пишет, что невозможно нанять мужиков, подрядчики заламывают немыслимые цены. Он предлагает отложить постройку. Как быть?.. Нужно ещё сто пятьдесят тысяч, и остаётся только продать липецкое имение....

Филарет перебирал чётки, с участием смотря на гостью. После смерти единственного сына эта благочестивая и добрейшая женщина заметно постарела, хотя и ранее огорчений хватало. С мужем не была она счастлива, тот, пожив недолгое время вместе, завёл себе привязанности на стороне, там и дети пошли. А у неё был только Володя, умница и красавец, которого она любила самозабвенно. Государь его ласкал, маменьки в обеих столицах мечтали выдать за него своих дочек, а ей всё виделась какая-то вовсе не обыкновенная карьера, сказочная...

   — Вы бы, Екатерина Владимировна, мне как-нибудь завезли план храма показать. А имение зачем продавать? Подождите.

   — Ах, владыко!.. Тяжко жить, чувствуя себя убийцей сына! Сейчас холера — я жду, что умру, и я хочу умереть! Помолитесь, владыко, чтобы я скорее умерла!.. Потому и храм хочу строить безотлагательно...