Век Филарета

– Иди, иди! – неопределённо ответил Акакий. – Там… зовут.

Сердце ёкнуло, предчувствуя недоброе, но – а вдруг владыка требует? Посреди ночи?! А вдруг!.. И с бьющимся сердцем поспешно натянул штаны, накинул сюртучок и вышел в тёмный коридор.

Но едва он ступил за порог, как кто-то набросил на голову грязное, вонючее одеяло и несколько крепких кулаков ударили по груди, по спине, по голове… Василий оцепенел и лишь шатался под ударами.

– Прорцы, Василие, – услышал он совсем рядом знакомый насмешливый голос, – кто тя ударяяй?.. Не ведаешь? Так запомни: multi muita sciunt, nemo – omnia!

Его повалили на пол, кто-то ещё больно ударил в бок носком сапога, и вдруг они исчезли. Василий приподнялся, с ненавистью отбросил одеяло и посидел, переводя дух. «Многие много знают, никто не знает всего», – стучало в голове… Но он-то знал прекрасно этот голос!

Ночь Дроздов провёл без сна, а наутро, выбрав момент, когда никого не было рядом, подошёл к Михаилу и, поклонившись поясным поклоном, громко сказал:

– Прости меня, брат, за искушение, в кое ввёл тебя. Прости!

Михаил, не глядя на него, фыркнул и отошёл. Подсмотревший сцену Акакий разболтал о ней на курсе. Знающие молчали, а незнающие поразились поступку гордеца Дроздова. К нему с вопросами не рискнули подойти, а Михаил только отшучивался. Впрочем, Дроздова он больше не задевал.

Василий же, от всего сердца простив и опасаясь лишь возгордиться от своего смирения, всё же в глубине души таил непроходящую уязвлённость тем, что унизили и посмеялись над самым дорогим – знаниями, его заветными ценностями. «Многие много знают, никто не знает всего» – так! Но он будет знать всё!

После избиения ему неприятно стало пребывание в семинарском корпусе. Самый вид коридора постоянно напоминал о случившемся, особенно по вечерам, вот почему он с радостью воспользовался возможностью переселиться в больницу.

Но неисповедимы пути Господни. Перемещение в больницу неожиданно создало возможность сближения с владыкой Платоном. Беседы митрополита и семинариста доставляли удовольствие обоим. Владыка сделал его своим иподиаконом. Теперь на богослужениях Василий участвовал в архиерейском облачении и носил тяжёлый митрополичий посох.

Митрополит всем сердцем любил обе свои семинарии, частенько заглядывал на занятия, причём послушник нёс за ним корзину с калачами, которыми владыка награждал удачные ответы. Платон знал наиболее способных учеников и, случалось, приглашал их прогуляться в Вифании по саду, беседуя о предметах учебных и житейских. К Дроздову он незаметно привязался и полюбил.

Василий чутко понимал это, и всё более укреплялась в нём вера в себя, в правильность избранного образа жизни. Он оказался один среди товарищей, отвергающих его ценности, – пусть так! Он пойдёт один своей дорогою!.. Но шли дни, повсеместные успехи и ласки владыки сильно прибавили ему уверенности. Незаметно растаяли, ожесточение, горечь обид и одиночества. Знаменский и Руднев стали приглашать его к своим беседам. Сила жизни вновь взыграла в нём и одарила той лёгкой радостью, которая так хороша в юности.

Второе лето он также провёл попеременно в лаврской больнице и в Вифании, но на сей раз книги мирно стояли на полках.

17 октября 1802 года в тихий час накануне вечерни все в лавре услышали, как часовые колокола на третьем ярусе колокольни издали глухой и беспорядочный звон, чего не могло произойти от ветра. В церквах и соборах вдруг закачались паникадила. Двери повсюду отворились. Окна задрожали. Необъяснимый ужас вдруг охватил многих. То было землетрясение, явление необычное для Москвы и окрестностей.

Среди семинаристов нашлись любители истолковать сие чрезвычайное происшествие в плане мистическом, как явный знак предостережения свыше. Но вот от чего следовало предостерегаться и кому именно, никто не решался объяснить.

Василий не задавался пустыми вопросами. Он успешно прошёл годичный богословский курс и готовился ко второму году, но отец Евграф как-то отозвал его в сторонку и, глядя в глаза, сказал о возможности скорых перемещений в составе лаврских преподавателей и о том, что он намеревается рекомендовать Дроздова наряду с некоторыми другими на освободившиеся места. Тут же радостная весть полетела в Коломну. Читая ответ, Василий ощущал силу волнения отца Михаила, дожившего до желанного для всякого родителя рубежа – становления своего чада. Правда, радости сына отец Михаил не разделял, полагая наилучшим исходом для отличника-богослова место приходского священника в Коломне.

«Ваше Высокоблагословение!

Дражайший Родитель!