Веяние тихого ветра [A Voice in the Wind]

— Закрой глаза, Хадасса, — произнес Марк неожиданно спокойным голосом. — Помни о Господе, — сказал он, когда дверь резко растворилась. Марк издал громкий, быстро оборвавшийся стон и упал на колени. Из его спины торчал окровавленный меч, а его туника быстро покрылась кровью. Комнату наполнил истошный крик Лии.

Римский воин отбросил Марка назад, освободив свой меч.

Хадасса не могла произнести ни звука. Уставившись на пришельца и его облачение, покрытое пылью и кровью ее брата, Хадасса не могла пошевелиться. Его глаза блестели сквозь забрало. Когда он шагнул вперед и поднял свой окровавленный меч, Хадасса совершенно неосознанно сделала быстрое движение. Она подмяла под себя Лию и накрыла ее собой. «О Боже, сделай только все как можно быстрее, — молилась она. — Как можно быстрее». Лия молчала и не двигалась. Были слышны только резкое дыхание воина да крики людей на улице.

Терций крепче сжал свой меч и посмотрел сверху вниз на истощенную девочку, закрывшую собой еще одну, более тонкую и хрупкую девочку. Ну что с ними возиться — убить их обеих и тут же забыть о них! Эти кровожадные иудеи стали для Рима настоящим проклятием. Поедать своих детей! Убивать надо таких женщин, чтобы не рождали больше воинов. Этот народ заслужил того, чтобы стереть его с лица земли. Вот и этих нужно убить, и все дела.

Но что остановило его?

Старшая девочка посмотрела на него снизу вверх, и ее темные глаза были полны страха. Она была такой маленькой и тощей, вот только глаза… слишком большие глаза, которые так выделялись на ее исхудалом лице. Было в ней что–то такое, что лишило его решимости убивать. Его дыхание стало более ровным, сердце начало биться спокойнее.

Он пытался вспомнить тех друзей, которых потерял на этой войне. Диокл погиб от пущенного с крепостной стены камня, когда занимался осадными работами. Малкен был убит шестью мятежниками, пытаясь прорваться сквозь брешь в первой крепостной стене. Капаней заживо сгорел, когда иудеи подожгли свой храм. Альбион по–прежнему страдал от ран, когда в него вонзилась стрела, пущенная иудеем.

И все же гнев в нем остыл.

Воин опустил меч. Продолжая следить за всеми движениями девочки, он оглядел небольшую комнату. Его внимание сначала привлекло какое–то окровавленное тело. Ну да, это же тот юноша, которого он только что убил. Он лежал в луже крови возле какой–то женщины. Она выглядела такой спокойной, как будто спала, ее волосы были аккуратно убраны, а руки сложены на груди. В отличие от тех, кто сбрасывал мертвые тела в долину, эти дети отнеслись к умершей матери со всеми почестями.

Он слышал историю о женщине, которая съела своего ребенка, и был исполнен той ненависти к иудеям, которой проникся за десять лет своего пребывания в Иудее. Он хотел только одного — чтобы этот народ исчез с лица земли. Риму от него с самого начала не было никакой пользы — одни только беды: иудеи такие непокорные, гордые, не желающие поклоняться ничему, кроме своего единого истинного Бога.

Единый истинный Бог. Терций невольно усмехнулся. Ненормальные они все какие–то. Верить в единственного Бога — это же не просто смешно, но и нецивилизованно. А римлян они называют варварами. Как будто это не сами иудеи подожгли на днях собственный храм.

Скольких иудеев он перебил за последние пять месяцев? Следуя от дома к дому, движимый жаждой крови, охотясь за ними, как за дикими зверями, он не утруждал себя никакими подсчетами. Благословляемый на подобные убийства своими богами, он получал от этого наслаждение, считая каждого убитого иудея малой лептой, внесенной им в дело мести за своих убитых друзей.

Но что его остановило сейчас? Жалость к этим иудейским девчонкам? Убить их и разом избавить от всех страданий было бы с его стороны большой милостью. Старшая была такой тощей от голода, что, казалось, дунь на нее, ее и не станет. Он мог бы убить их обеих одним ударом… и в то же время он пытался собрать всю волю, чтобы сделать это.

Девочка ждала. Было видно, что она боялась, и все же она не просила о пощаде, как это делали многие другие. И она, и тот ребенок, которого она накрыла собой, по–прежнему молчали и смотрели на него.

Сердце Терция дрогнуло, и силы покинули его. Он глубоко вдохнул и резко выдохнул. Произнеся проклятие, сунул меч в ножны, висевшие у него на боку.

— Так и быть, оставлю вас в живых, но вы еще проклянете меня за это.

Хадасса знала греческий. На этом языке говорили римские легионеры, поэтому он был знаком многим из тех, кто жил в Иудее. Она заплакала. Он схватил ее за руку и рывком поставил на ноги.

Тут Терций взглянул на девочку, лежавшую на полу. Ее глаза были открыты и смотрели отрешенно куда–то вдаль. Ему не впервые приходилось наблюдать такое. Она долго не протянет.

— Лия, — сказала Хадасса, испугавшись такого пустого взгляда сестры. Она наклонилась и обняла ее. — Сестра моя, — добавила она, пытаясь приподнять девочку.