Веер

Эффект был потрясающий! Никогда, похоже, не сталкивавшийся с расизмом чернокожий паренек Рома остолбенел. Рука у него разжалась, и пивные кружки, вращаясь на полотенце, сорванным вертолетным винтом взмыли вверх. У спецназовцев, работавших сейчас на инстинктах и стимуляторах, реакция была однозначная – они принялись палить по возникшему в небе сверкающему кругу. На нас стала медленно оседать стеклянная пыль, перемешанная с пивными брызгами и рваными тряпочками. Роман так и стоял столбом, ошеломленный моими словами, когда я пробежал мимо и нырнул за угол. Вовремя – автоматы застрочили вновь, зазвенели стекла кафе, зашлепали о штукатурку пули. Идиоты – там же полно людей!

Я бросился к дороге. И обнаружил идущих навстречу детей во главе с Марианной.

Если бы я только что не обложил Романа – я бы не свернул. Продолжил бы бежать, прикрываясь зданием и чернокожими детишками. Станут стрелять вслед – не моя вина.

И если бы эти дети были белыми или хотя бы вперемежку черными, желтыми и белыми, тоже бы не свернул.

Но после выкрикнутого в адрес Романа оскорбления прикрываться толпой негритят я уже не мог. Словно это превращало послужившую оружием брань в жизненную позицию.

Я снова стал забирать влево. Выходя под удар автоматчиков, обрекая себя на лишний крюк по лесу, но оставляя бывших жителей Берега Слоновой Кости вне сектора обстрела.

Зато в этот сектор влез я.

В меня попали, когда я уже нырял под спасительное прикрытие деревьев. Пули щелкали по веткам, сыпались листья и древесная щепа, накатывал какой-то подозрительный и неприятный рев – и в этот миг что-то толкнуло меня в плечо, отозвалось – не болью, а дружеским тычком: «Давай, давай, быстрее беги!»

Я и бежал. В плече начало пульсировать, но я бежал, я все еще был ускорен, расстояние до мемориала все увеличивалось, и пули автоматчиков меня уже не доставали.

Зато в небе над лесом появились два вертолета. У меня не было времени их разглядывать, я заметил лишь серо-зеленую негражданскую расцветку – и по два огненных цветка, распускающихся на подвесках каждого вертолета.

Только бы не ракеты!

Это были скорострельные пулеметы. Не короткоствольные дуры, с которыми поперли на меня спецназовцы, а настоящие военные машинки. Где-то передо мной рухнуло деревце, чей ствол перерубили пули. За спиной кто-то стал кричать – то ли со страха, то ли раненный шальной пулей.

Я попытался бежать быстрее, но это уже было не в моих силах. Наверное, мышцы оторвались бы от костей, попытайся организм выполнить приказ.

Вторая пуля перебила мне ногу, когда башня была метрах в десяти. Голень хрустнула и словно взорвалась фонтаном крови. Я взвыл от боли, упал, покатился вниз по склону. Башня рядом. Башня спасет. Ее можно уничтожить только термоядерным взрывом.

Еще две очереди прошли мимо. Вертолеты зависли, молотя в мою сторону нескончаемо длинными очередями. К ним спешил третий, так спешил, что начал стрелять с расстояния километра в два и на удивление удачно – несколько пуль ударили в кирпич над моей головой. Я услышал мягкое шлепанье, с которым плоские свинцовые лепешки отскакивали от кирпичной стены.

Я уже открывал дверь, привстав на коленях и волоча перебитую ногу, когда в меня вошла третья пуля. Куда-то в поясницу, аккуратно посередине спины, дробя позвонки, разрывая кишечник и мочевой пузырь, перемешивая все содержимое малого таза в кисель из крови и дерьма. Боль плеснула по позвоночнику огненной рекой и исчезла, будто где-то внутри меня перегорели, не выдерживая нагрузки, предохранители. И сразу же пропало ускорение – размеренный такт пулеметных очередей слился в стрекот взбесившейся швейной машинки. Ноги онемели. Я ничего не чувствовал – только руки еще едва-едва шевелились.

На руках я и вполз в башню, оставляя за собой кровавый след и куски собственной плоти. Последним усилием толкнул дверь, она мягко закрылась. Надо ли закрывать засов? Или он только для видимости, а башня охраняет проход сама?

Не знаю. И знать не хочу. Мне все равно его не закрыть.

Потому что я умираю.

20

Каждый нормальный человек знает, что болеть – это плохо. Даже банальный грипп – это дурманящая температура, головная боль, резь в глазах, ноющие мышцы, противный кашель.

Но, впрочем, можно посмотреть и с другой стороны.

Давайте возьмем для примера именно грипп.

Холодный, противный день между осенью и зимой. На дорогах – каша из грязи, снега и воды. В небе – серая дрянь. На работе – аврал (как вариант: в школе контрольная, а в институте – сопромат). Вы просыпаетесь, с омерзением понимая, что вам предстоит долгий, гадкий, тяжелый день. Встаете, но чувствуете, что вас знобит, нос не дышит, а голова тяжелая. После короткого разговора с женой или мамой вы решаете измерить температуру.

Тридцать семь и пять. Ого! Выше возможных погрешностей. Но по здравому размышлению вы решаете измерить температуру повторно. Тридцать семь и семь!