— Нет, — Готфрид покачал головой. — Его пытали и казнили, неужто ты не помнишь? Держали в Труденхаусе, как и всех ведьмаков. Им ещё занимался…
— А его в Труденхаусе держали? — Дитрих снова выпучил глаза. — Это что же, значит, он у нас под носом был, а я так и не узнал?!
Готфрид усмехнулся:
— Куда уж тебе было о нём думать? Ты же его в глаза ни разу и не видел, и разговоров наших о нём не слушал.
— Это ещё почему? — младший ведьмолов будто бы позабыл часть своей жизни.
Готфрид уже не мог сдерживать улыбку.
— Ты ведь тогда увлечён был какой-то девкой. Даже когда по улице шёл, вечно в нечистоты забредал. А уж что тебе говорили, ты не слышал. Как ветер в печную трубу дул — так слова у тебя в одно ухо влетали, а из другого вылетали.
Дитрих сразу подобрался, лицо его стало ещё более жёстким, а взгляд похолодел, словно вершины восточных гор зимой.
— Да, было такое, — ответил он, тщетно пытаясь изобразить отрешённость и спокойствие. — Она меня околдовала, вот я и думал только о ней. А она оказалась ведьмой. Причём такой гулящей, что Боже упаси.
— Но ведь она была, кажется, целительницей или белой колдуньей?
— Всё одно — ведьма! — отрезал Дитрих, вперившись в глаза друга яростным взглядом. — Я как узнал, сразу и сошло с меня наваждение-то. Понял я, что околдовала она меня.
— А ведь ты даже мне её не показывал, не знакомил. Как её звали? — Улыбнулся Готфрид, ради забавы ещё больше распаляя друга.
— Говорю же, околдовала! — отмахнулся тот, не попавшись на удочку. — Вот и не хотел никому показывать — боялся, что уведут. Хэленой её звали… Ты забудь про неё, расскажи лучше, что с тем бургомистром было?
Готфрид пожал плечами.
— Два года назад поймали этого бургомистра, Иоганна Юниуса. Пятьдесят пять лет ему было. Кажется, кто-то из арестованных сознался, что видел его на шабаше. Сначала, как и полагается, допрашивали его только устно, без пыток: почему-де впал во зло? Почто колдовать стал и с ведьмаками на шабашах плясать? Тот начал отпираться и креститься, что невинен. На очных ставках со свидетелями, которые видели его на шабаше, также не сознавался. Затем его начали пытать: тиски для пальцев, страппадо… Видимо, дьяволы не давали ему сознаться. Инквизиторам пришлось снова уговаривать его сознаться, чтобы спасти свою душу. Тут он взял день на размышления и, в конце концов, рассказал всё по порядку.
— И как всё было?
— Да как всегда. За четыре года до этого, после какого-то тяжёлого суда, на который ушло много денег, он решил отдохнуть в своём саду. Там к нему подошла девушка и начала расспрашивать о его печалях и горестях.
Дитрих ухмыльнулся, уже понимая, что это за девушка.
— Он рассказал ей о своих делах, — продолжал Готфрид, — о том, что гложет его, а затем девушка обернулась козлом, который заблеял и сказал: «Ты будешь моим, а иначе я сломаю тебе шею», а ещё потребовал, чтобы тот отрёкся от Всевышнего. По его словам, он воззвал к Господу, и дух исчез. Но через некоторое время девушка вернулась с людьми, и снова потребовала, чтобы он отрёкся от Господа Бога. Не вынеся страха, он, конечно, отрёкся. его нарекли именем злого духа и крестили по своим богомерзким законам. Суккуба снабжала его деньгами и брала на шабаши: к его кровати тогда подходила чёрная собака, он садился на неё, и летел, куда дьявол потащит. На одном из этих шабашей его и приметили друзья, которые тоже были колдунами. Их всех потом арестовали, они сознались в содеянном и донесли на него.
Ещё суккуба заставляла его убить своих детей. Но он устоял, хотя его за это и избивали. Время от времени он совокуплялся с ней, что, как ты знаешь, совсем плохо. А, ещё он отдал суккубе священную облатку. Когда Юниус сознался во всём этом, а также указал на других ведьмаков из городских управителей, его казнили, предварительно простив все грехи…
Готфрид снова отхлебнул пива. Вспомнилось, что после казни Юниуса, епископ назначил викарием Фридриха Фёрнера. Тот начал исполнять обязанности помощника епископа и бургомистра одновременно, занимаясь судами и управляя делами города. Под его управление подпадала и городская стража, занимавшаяся отловом преступников и колдунов.
— Ну ладно, — сказал Дитрих. — Это всё интересно, конечно, но меня вот что больше волнует: в какой день соберётся осенний шабаш? Я так думаю, Гога, что нужно все праздники вспомнить, и вот в самый крупный и самый святой из них всё это и произойдёт. Какие там у нас праздники осенью?
Внезапно раздался учтивый стук. Друзья переглянулись, и Дитрих направился к двери. В проёме показалось виноватое лицо Отто Кляйна — одного из задержавшихся, лентяя и бестолочи.
— Простите, герр Айзанханг, но Фаульхайм просил вас срочно приехать!
Готфрид недоумённо воззрился на вошедшего, и тот, словно бы пытаясь оправдаться, затараторил ещё быстрее:
— У него тёща… ну, то есть она как-то странно себя ведёт… может быть, она ведьма? Вот он и просит вас приехать и посмотреть…