Ведьмина звезда, кн. 1: Последний из Лейрингов

Фримод ярл перерезал горло бычку, и фру Гейрхильда подошла к нему с большой серебряной чашей, чтобы собрать жертвенную кровь. Этой кровью, макая в нее небольшой пучок можжевеловых веток, она окропила оружие, лежащее на жертвеннике, потом поставила чашу на край и подозвала к себе сына.

– От имени Одина я даю тебе оружие, Фримод сын Стридмода, и пусть с ним Тюр даст тебе крепости сердца, Тор – силы и мощи, Хеймдалль – бдительности! – сказала она, протягивая сыну меч, и сама сейчас казалась величественной и грозной, как Фригг, мать богов. – И пусть оно будет как молния, что сокрушит и рассеет твоих врагов!

Толпа дико и ликующе кричала, прославляя богов и своего ярла. Вслед за Фримодом к Гейрхильде подошли Гельд и Хагир. Хлейна смотрела, как он принимает копье из рук Гейрхильды, и вздыхала про себя, как при виде дорогого желанного подарка, доставшегося другой. Она сама хотела сделать все это, сама хотела подать Хагиру копье и пожелать ему удачи. Ей не раз доверяли держать жертвенную чашу в дни прежних торжеств, и никто не говорил, что у нее не хватает удачливости. И сейчас, для этого дела, которое для нее важнее всех собственных, только она должна была просить богов за удачу Хагира. Но, едва она вчера заговорила об этом, фру Гейрхильда прервала ее. Она сама будет освящать оружие. Суровый вид хозяйки говорил, что спорить бесполезно. Внешне Хлейна смирилась, но ощущала горькое разочарование. Именно сейчас строгость приемной матери казалась особенно некстати.

К разочарованию примешивалось беспокойство: уж не заподозрила ли Гейрхильда чего-нибудь? Хлейна знала мать ярла как умную, наблюдательную и проницательную женщину, а не заметить того, что каждый вечер она садится рядом с Хагиром и подолгу с ним беседует, не мог разве что слепой. Так значит, Гейрхильде это не нравится? Но почему тогда она молчит? Почему не скажет вслух? Такая сдержанность для прямой и властной госпожи была необычной, и Хлейна терялась в догадках. И именно сейчас, в самом важном для нее деле, у нее не хватало смелости на прямой вопрос. Пусть уж все идет своим чередом. Пусть сначала Хагир покончит со своим врагом. А потом, когда они вернутся, все прояснится.

Но конца похода еще следовало дождаться. Оторвав взгляд от Хагира, Хлейна с мольбой и напряженным ожиданием смотрела на деревянные идолы, украшенные бронзовыми гривнами и забрызганные свежей кровью. «О боги Асгарда, могучие светлые асы! – молила она горячим порывом сердца, чувствуя, что сама душа ее летит к невидимым престолам священных властителей. – Сохраните его в походе, уберегите его на море и на суше, того, кто для меня прекраснее Бальдра, отважнее Тюра, желаннее Фрейра. Верните его мне невредимым, всемогущие боги. И ты, светлая Фрейя, сделай так, чтоб помыслы его бежали ко мне, как ручьи бегут к морю!»

И взгляд ее снова тянулся к Хагиру. Он держался спокойно, но глаза его блестели, черные брови подрагивали, а в лице отражалось напряженное внутреннее ожидание. Весь он был сосредоточен на своей далекой цели, он даже не смотрел на нее, но Хлейне хотелось плакать от горячего восторга и волнения. Никогда еще жизнь не казалась ей такой насыщенной, яркой и прекрасной.

Вожди и фру Гейрхильда двинулись со священного холма вниз, толпа повалила в долину. На побережье мать ярла окропила жертвенной кровью все три корабля, нарочно для этого вытащенные из сараев, их весла, снасти, паруса, всех людей в дружинах, окруживших корабли, их оружие. Здесь же, у подножия холма, разложили несколько больших костров. Всех гостей усадьба не могла вместить, жертвенных бычков и баранов жарили под открытым небом, из усадьбы тащили бочонки пива. Весь берег был оживлен и шумен.

Постепенно близился вечер. Округа веселилась: над берегом висел оживленный, праздничный шум. На площадке меж двух костров парни боролись, и сам Фримод ярл, взмокший и возбужденный, был там; у третьего костра пели круговые, передавая большой, старинный бронзовый кубок, а песня была еще старше бронзы. Люди переходили от костра к костру; кто-то держал полуобглоданную кость, где-то смеялась женщина, уворачиваясь от чьих-то слишком осмелевших рук.

А вечер выдался волшебный: солнце садилось за дальние горы, белая пелена облаков была залита расплавленным золотом, и оттого вся западная половина неба казалась сплошь золотой. Деревья, наполовину пожелтевшие, наполовину зеленые, ловили листвой отраженный свет небес, и оттого казалось, что каждое из них светится, как мягкий золотисто-желтый факел. Дул ветер, облака быстро тянулись по небу, и вверху перемежались золотые, лиловые, серые краски. Совсем далеко на востоке, куда закатные лучи еще не доставали, виднелись клочки светло-голубого, размытого, как весенняя вода, чистого неба.