– Ты, – Дек наставил на меня палец, – весь тот вечер издевался над моими волосами. Потому что ты гад. Твой парень, – это Мелиссе, – твой парень заметил, что я любуюсь красоткой за соседним столиком. Ну а почему бы и нет, верно? Я же тогда был один. И как заорет во все горло: эй, чувак, да ты никак себе волосы пересадил!
Постепенно – обращаясь к Мелиссе, словно рассказывают исключительно ради нее, чтобы ее посмешить, – они воссоздали для меня весь тот вечер (по крайней мере, большую его часть, деликатно умолчав о том, что брюнетка поглядывала на меня, и о моих неприятностях на работе). Они говорили, и память моя вздрогнула, встрепенулась – судорожно, даже шаловливо, тут подбрасывая целую галерею ярких картин, а тут лишь мазок кисти, – и снова ускользнула, оставив по себе дразнящие пятна тени и мрака. Шон указал на Дека:…
Да вот беда – медленно осознал я, пока Шон с Деком рассказывали, что дальше, – ничего значительного там нет. Я надеялся отыскать важный фрагмент, который соберет воедино разрозненные куски, но вместо этого выслушал описание типичного вечера с друзьями, не примечательного ничем, кроме дешевого фильтра ретроспективы, придававшего банальной попойке зловещий оттенок маячившей впереди беды. И даже хуже: я так увлекся этой своей надеждой, что не подумал, каково будет услышать о том вечере. Казалось, они говорят о ком-то другом, с кем я был близок давным-давно, – может, ныне потерянном любимом брате, дерзком, смешливом и наивном настолько, чтобы разбить мне сердце, согласным с миром и своим местом в нем. Мне так отчаянно хотелось его вернуть, что это желание физически меня опустошало, высасывало кишки.
Как ни странно, спасло меня лишь то, что я сам об этом заговорил. Я снова с ужасом ощутил, что меня будто затягивает в водоворот, но впервые это чувство не возникло из ниоткуда и не овладело мною вопреки моей воле, нет, я воспользовался им для собственных целей и обуздал его. Откровения о Леоне мало что объяснили, но это было хоть что-то – для начала, к тому же я добился их сам. Я управлял этим вечером, и мне было приятно это сознавать. Давно уж я не чувствовал себя в силах управлять чем-либо сложнее микроволновки.
– А потом мы засунули Дека в такси, – продолжал Шон, – пока он не начал признаваться нам в любви.
– Размечтался. Я это сделаю на твоей свадьбе. Что скажешь? Чтобы все твои новоиспеченные свойственники увидели, как ты закипаешь, словно огромный…
– С чего ты взял, что я тебя позову?
– Мы же твои шаферы, придурок. Или ты хочешь, чтобы я поздравил тебя по скайпу?
– А было бы классно…
– Так вы в итоге съездили в Таиланд? – спросил я. – Или на Фиджи?
– Не-а, – ответил Дек. – Этот слюнтяй, – кивок на Шона, – решил дождаться тебя. Я-то бы с удовольствием поехал и без тебя, но…
– Он сказал, что у него нет денег, – перебил Шон. – То есть на самом деле он хотел дождаться тебя, просто не признавался в этом. Поедем в следующем году.
– Если Одри тебя из дома выпустит, – хмыкнул Дек.
– К тому моменту она будет рада от него избавиться, – сказал я. – Поди, еще и вытолкает за порог. – Я уже порядочно надрался – сперва вино, потом арманьяк. Свет свечей окутывал этих двоих густым золотистым маревом, точно героев легенды, бессмертных и непреклонных. Мне захотелось пожать им руки, почувствовать их тепло и твердость. Но вместо этого я лишь поднял бокал и сказал: – Ваше здоровье, парни. И спасибо. За все.
– И ты туда же, – с отвращением ответил Дек.
– Я была рада их повидать, – сказала Мелисса, когда Шон с Деком ушли и мы убирали со стола. Было поздно, свечи оплыли, превратившись в сталагмиты огарков, радио мурлыкало старые сентиментальные песенки – тихонько, чтобы мы услышали, если Хьюго вдруг позовет. В саду гулял ветер. – А ты?
– Что? Да, конечно. – Я загружал посудомойку, подпевая радио, мне полагалось обессилеть от выпивки и усталости, у меня же было такое чувство, будто я под спидами.