– Чудесно, – ответил я. – Обязательно попрошу ее порекомендовать мне какую-нибудь школу йоги.
– Ты поосторожнее все-таки. – Леон оглянулся, не идет ли Сюзанна, понизил голос и продолжал уже безо всякого раздражения: – Один мой друг… а, фиг с ним. Я хочу сказать вот что: таблетки – не безобидное драже, даже если тебе их выписал доктор. Смотри не переусердствуй.
– Кто, я? Никогда.
Леон скривился, но сказать ничего не успел: вернулась Сюзанна с бутылкой вина.
– Есть! Горючее нам явно не помешает. Леон, твой отец как раз поет “Спэнсил Хилл”.
– О нет.
– Мелиссу вытащить я не сумела, – сообщила мне Сюзанна. – Она сидит рядом с твоей матушкой, и та обнимает ее за плечи.
– Пора ее спасать, – сказал я, но с места не двинулся.
– Да ладно, ей, похоже, нравится.
– Мелиссе нравится все и всегда. Такой уж она человек. Я не об этом.
– Представляешь, – сказал Леон Сюзанне, – он будет тут жить.
Сюзанна уселась рядом со мной на крыльцо, выудила из заднего кармана штопор и зажала бутылку между коленями.
– Знаю. Это я его попросила.
Леон вскинул брови:
– Ты мне не говорила.
– Ну так я же не думала, что он согласится. Но, – она мельком улыбнулась мне, сражаясь с пробкой, – похоже, я его недооценила.
– Дело нехитрое, – произнес Леон, уставясь на сад.
Чпокнула пробка. Сюзанна сделала большой глоток – причем, к моему удивлению, с видимым удовольствием, а я-то в глубине души по-прежнему смотрел на нее как на восьмилетнюю девочку – и протянула мне бутылку.
– Не обращай на него внимания, – сказала она мне. – У него день не задался.
– А у кого задался, – ответил я. Вино было красное, густое, пахло августом, и, еще не пригубив, я почувствовал, какое оно крепкое. – Как жизнь?
– Сам как думаешь? – Сюзанна запрокинула голову и принялась массировать шею. По сравнению с Леоном она практически не изменилась. Вместо двух толстеньких детских косичек или всклокоченной юношеской гривы – волнистое короткое каре, подростковая невзрачность сменилась основательностью, привлекательной своим спокойствием, и уверенностью, что Сюзанна будет выглядеть точно так же и двадцать, и пятьдесят лет спустя, но рождение двух детей лишь отчасти смягчило ее длинноногую угловатость; ненакрашенная, в линялых джинсах, она сидела на крыльце по-турецки, раскованно, как в детстве. – Том научился гениально делать массаж. А у тебя как дела?
– Отлично.
– Правда?
– Разве что Том мне спину не массирует. А так лучше некуда.
Леон насмешливо покосился на меня, но я его проигнорировал.
– Что бы это сейчас ни значило. – Сюзанна потянулась к сигарете Леона. Кто-то – видимо, дети – нарисовал на ее запястье фиолетового жука. – Дай затянуться.
– Я тебе целую дам. Держи…
– Не надо. Не хочу, чтобы дети увидели, что я курю.
Она тоже была чуть пьяна – как и я сам, насколько я сейчас понимаю.
– Дай сюда, – сказал я Леону, – я поделюсь со Сью.
Дети в глубине сада тыкали палками во что-то, скрывавшееся в траве, и не проявляли к нам ни малейшего интереса. Я всегда старался заботиться о Сюзанне, хотя она всего-то на три месяца меня младше. Помню, как лет в пять обхватил ее за туловище, приподнял с натугой и отчаянно потащил прочь от кружившей вокруг нее осы. Я прикурил сигарету, глубоко затянулся и протянул Сюзанне.
– С папой совсем беда. – Она выпустила струйку дыма. – На днях мы приехали навестить Хьюго, захожу в комнату, а он плачет. Рыдает, аж заходится.
– Ничего себе, – удивился я.
– Вот-вот. – Она покосилась на меня. – Он приготовил тебе подарок. В знак извинения за то, что пропустил твой день рождения. Наверное, какая-нибудь дурацкая семейная реликвия. Ты уж притворись, что рад, даже если окажется, что это полное говно.
– Ладно.
– А то он не выдержит даже малейшей… Зак! – окликнула она сына, карабкавшегося на высоченный вяз. – Слезь с дерева! Сколько раз тебе говорить!
– Мы-то лазили по деревьям, – заметил я.
Зак подтягивался всё выше, пропустив окрик матери мимо ушей.
– Именно, а потом ты упал, сломал ногу и лежал в гипсе целый…
Зак спрыгнул с ветки, повалился на траву, театрально запрокинув голову, чтобы показать матери, как сильно она его достала, после чего вскочил и побежал донимать Салли.
– Иногда он совершенно меня не слушается, – проговорила Сюзанна. – От родителей Тома толку чуть. Они все ему прощают, а когда мы его ругаем, бросаются защищать – он же мальчик, что с мальчишки взять. А позицию Хьюго вы знаете: пусть дети делают что хотят, вырастут – возьмутся за ум. С нами так и вышло, но когда ты родитель, как-то не получается закрывать глаза на шалости.
Я не стал ей говорить, что эта проблема вскоре отпадет сама собой. Да и выкрутасы Зака обсуждать не хотелось.
– Даже не вспомню, когда я в последний раз видел твоего отца, – произнес я.