Ведьмин век

Великого Инквизитора звали тогда Атрик Оль. Зимним вечером на центральной площади города Вижны орда обезумевших ведьм сожгла его на высоком костре. Во имя Великой матери…

— Ты поможешь, мне, Ивга. Вдвоем мы вытянем из них… Я узнаю, что хочу.

— Если это… так просто… ваш «перископ»… почему вы раньше?..

Он криво улыбнулся:

— Это не просто. И потом, раньше, — он с неохотой выпустил ее, — у меня не было человека… ведьмы, которой я мог бы доверять.

(Дюнка. Май)

Сперва он бежал, и прохожие шарахались с дороги, возмущенно орали вслед. Потом он выбился из сил и перешел на шаг; потом удалось взять себя в руки.

Прямо перед глазами оказался веселенький навес какого-то ночного кафе; Клав хотел заказать большой стакан чего-нибудь горького и крепкого, одним ударом отшибающего разум — но в последнюю минуту передумал и заказал апельсиновый сок. Нечего впадать в истерику. Истерика не поможет…

Сок, одновременно сладкий и кислый, застревал в горле; Клав несколько раз закашлялся, прежде чем допил до дна. Кокетливый фонарик заведения казался нестерпимо ярким, а фигуры людей, проходивших мимо, расплывались перед глазами, и Клав чувствовал себя испорченным аппаратом, кинокамерой, которая мучительно старается удержать резкость.

…А ведь мог бы сейчас лежать на цинке.

Он усмехнулся, и молоденькая официантка отшатнулась, напоровшись на эту усмешку. Решит еще, что маньяк… Вызовет полицию…

А ведь мог лежать на цинке. И любопытно, что сказали бы полицейские медики. Самоубийство? Возможно…

Он глубоко задышал, пережидая новую волну головокружения. Светящаяся река под ногами… невообразимо далеко. Летел бы, наверное, полминуты. И заглядывал в освещенные окна…

Какого пса ограда на крыше оказалась проломанной?!

Случайность. Совпадение. Всякий, кто поднимается на крышу, должен помнить о земном притяжении и хрупкости собственных костей. Сам виноват…

Но три раза подряд?!

«Они навь. Пустые человеческие оболочки… Это не люди… если бы к тебе пришел убийца в маске красивой девушки. Или, что еще хуже, в маске твоей матери…»

Он увидел собственные пальцы, побелевшие в мертвом хвате вокруг тонкого стакана; еще мгновение — и здесь случится горстка окровавленного стекла. Зачем?..

Вернув себе власть над собственной рукой, он осторожно поставил стакан на светлую, под мрамор, поверхность столика.

Страшно. Тоскливо и страшно. И не осталось ни капельки того чувства, которое он в последние месяцы привык считать счастьем… Эрзац-счастье. Счастьезаменитель…

А ведь можно не возвращаться в ту квартирку. Забыть. Дюнка… та, кого он привык считать Дюнкой, не нуждается ни в пище… ни в чем не нуждается…

Кроме него, Клава. Его присутствие ей жизненно необходимо; она не раз говорила об этом, да и он сам, появляясь после вынужденного долгого перерыва, видел, как побледнело и осунулось ее лицо, каким безжизненно-холодным сделалось тело…

Он сжал зубы. Что это, игра в перетягивание каната? Он тянет ее за собой, в жизнь… а она, выходит…

«Навы, как правило, общаются с людьми затем, чтобы убить. Уровнять, так сказать, шансы…»

— Молодой человек еще что-нибудь закажет?

— Да. Еще сока. И… двести граммов коньяка.

Девушка не удивилась. По-видимому, у Клава был вид человека, привыкшего пить коньяк из чайных чашек.

Что, если оставить ее… оставить Дюнку в одиночестве? В запертой квартирке?..

В старике, сидящем на столике напротив, ему вдруг померещился утешитель с кладбища. Усталое заурядное лицо — и неотрывный взгляд из-под сведенных бровей: «Я всего лишь лум. Я делаю, что умею».

Клав мигнул. Нет, старик был совсем другой. Круглощекий и незнакомый.

Он сглотнул свой коньяк, как глотают лекарство. И чуть было не задохнулся; по счастью, его сильно ударили по спине:

— Парень, не губи благородный продукт!

Все еще трезвый, Клав повернул голову…

…И не испугался. Кивнул чугайстру, как приятелю.

От чугайстра пахло мокрой шерстью. Клав мотнул тяжелой головой, стер с глаз навернувшиеся слезы; наверное, если попасть в меховой безрукавке под дождь… то будешь пахнуть волком. Но дождя-то нет, да и мех-то искусственный…

Все они вошли, вероятно, только что. Облюбовали столик в углу — а Клав, поглощенный поединком с коньяком, не успел их заметить. Теперь трое наблюдали из-за столика — один стоял перед Клавом…

Они уже виделись. Именно с этим; только вот лицо его уже расплывается, и Клав не может собрать разбегающиеся мысли, и не вспомнить, где именно и о чем с ним разговаривал этот, высокий, поджарый…

— Парень, тебе плохо? Может быть, помочь?

Клаву казалось, что голова его — земной шар. Такая же тяжелая… и вращается так же неудержимо.

И тем более тяжело качнуть головой. Прогнать доброго чугайстра простым жестом, означающим отказ.

* * *

Увидев среди кураторов Федору, Клавдий понял, что и на этот раз день будет невыносимо тяжел.

— Патрон… К несчастью, куратор Мавин тяжело болен, и пожелал чтобы в Вижне от его имени присутствовала я. Вот доверенность, передающая мне необходимые полномочия…

— Благодарю… Господа, займем же свои места и побеседуем.

Мрачный куратор Ридны чуть приподнял уголок рта. Чуть-чуть.