Ведьмин столб

В глазах Этты отразились растерянность и непонимание. Мне стало жаль ее. Строгий рациональный мир ее не допускал ниче– го ирреального. И я знал, что вызову в ней еще большее смятение мыслей и чувств, когда расскажу все до конца.

– Ты сказал о мечте, что кто-то вынул ее из тайников моего подсознания. Ты не обмолвился?

– Нет. Я именно это имел в виду: извлек из твоего подсознания.

– Кто?

Я решил начать издали.

– А ты помнишь, что предшествовало нашим видениям? Помнишь игру красок и линий в нашем сверкающем коконе? В этой смене цветовых и геометрических форм была какая-то закономерность. Что-то повторялось, как в математических формулах или в наскальных рисунках. Потом все исчезло, и заговорили мы.

– Во сне?

– Нет. В искусственно моделированных ситуациях.

– Слишком туманно. Кто же модельер?

– Разум.

– Наш?

– Нет.

Она не понимала. Но как объяснить этой по-своему умной, образованной, но рационально ограниченной женщине то, что требовало большой смелости воображения? Как рассказать, что, по моему разумению, загадочный бриллиантовый кокон-это существо, а не вещество. Не хаотическое нагромождение гигантских кристаллов, излучающих и отражающих свет, но мертвых, как всякое кристаллически твердое тело, а структура живая и мыслящая, разум, быть может находящийся на более высокой ступени, чем человеческий. Может быть, жизнь в этом земном варианте развивалась не в комбинациях биологических растворов, а в эволюции сверхплотных кристаллических систем. А какие у меня доказательства, кроме предположений, которые вроде бы все .объясняют? Но какой трезвый рациональный ум, вроде Этты, поверит в гипотезу, не подкрепленную авторитетом науки, для которой главное – факты, а не аргументы, не убеждающие в истине.

И Этта не поверила.

– У тебя слишком пылкое воображение, Берни. Где ты нашел следы жизни?

– Я искал не следы жизни, а следы разума. И я их нашел.

– В цветных волнах, пятнах, искрах и брызгах? Бред!

– Может быть, – уступил я. – Мне так показалось.

Она вынула из кармана несколько камешков и бросила их на деревянный стол. Они звякнули, как любые камни, только обычно тусклая алмазная поверхность их в свете настольной лампы засверкала бриллиантовой ограненностью. А что, если их огранить специально?

Но Этта не заинтересовалась проблемой огранки.

– И это, по-твоему, живые существа?

– Не знаю, – вздохнул я. – Посмотрим, что дадут специальные исследования.

– Какие?

– Может быть, структурный анализ с помощью жесткого рентгеноизлучения. Может быть, микроисследования срезов или какие-то особые реакции. Спроси у химиков.

– Бред, – повторила она, подбросив поблескивающие камешки на ладони. – Камни и камни. Пусть драгоценные, но мертвые, как любой камень вульгарис. Не двигаются и не размножаются, ничего не поглощают и не выделяют.

– А ты уверена? Ведь это только осколки более массивных образований. Гигантских при этом. Может быть, это уже кристаллоорганика.

– Да тут нет ничего похожего на живую клетку. Откуда же разум?

Трудно спорить с человеком, лишенным воображения. Этта не могла перешагнуть за пределы общепринятого здравого смысла. Ну как ей объяснишь, что мышление, память, творчество отнюдь не прерогатива только человеческого мозга и что можно допустить существование мыслящей материи и в других формах? Я попытался сделать это, но увы – бесполезно.

– Фантастика, – проговорила она с возрастающим раздражением. – Почему ты не пишешь романов?

– Я не художник.

– Ты сумасшедший. Ведь разум – основа любой цивилизации. А цивилизация – это комплекс. Наука, искусство, техника, социология – мало ли еще что.

– Мало. Все это только искусственная среда жизнедеятельности, созданная человеком. А если среда замкнута на себя и не нуждается в искусственных надстройках?

– Я не могу с тобой спорить, Берни. Не подготовлена, не хочу.

– Просто у тебя нет воображения, девочка. Отдадим камешки Вернеру, а там посмотрим.

– Интересно, когда это будет? – съязвила она.

И тут нам обоим стало ясно, что мы забыли о главном, о чем забывать было нельзя. Несколько часов прошло со времени нашего бегства. Вероятно, трупы уже давно обнаружены, Спинелли и Стон предупреждены, и нас ищут по всей трассе от Леймонта до Пембертона – городишки в семидесяти километрах южнее. Прочесывают мотели, бары, кафе, гостиницы и вокзалы. На квартире у нас – засада, в моем институте и в школе Этты

– дежурный пост. У касс аэропорта шныряют сыщики. В эфире и по телефонным проводам гудят приказы, расспросы, рапорты, донесения. Выходить из «бунгало» Чосича преждевременно и опасно – все дороги кругом блокированы.

– Не все, – предполагает Этта, – едва ли они подумали о проселке.

– Проселком воспользуемся завтра, – решаю я. – Ажиотаж поисков к утру выдохнется. Будет легче проскользнуть в институт – постового утром, должно быть, сменят, а может, и совсем снимут пост: глупо предположить, что мы с тобой сунемся туда, где найти нас легче легкого. А мы именно так и сделаем. Только пешком будет далековато.

– У Чосича есть велосипеды, – вспоминает Этта.

– Тогда рискнем.