Ведьмин Лог

Я его зауважала, но жалеть не стала. Все-таки черт Ланку грыз и про меня всякие гадости рассказывал, это само по себе требовало сурового наказания. А уж то, что он так легко Фроське поддался, в моей голове вовсе не укладывалось. То есть я, конечно, знала, что нечисть куда безвольнее иного человека. Если верить книжкам, ведьмы в прошлые времена вертели их рогатой кодлой как боги на душу положат, да только вот проверить это у нас сестрой возможности не было – слишком мало было доступной нечисти, и нам категорически приказывали ее не обижать. И теперь я в каком-то смысле наверстывала упущенное. Я облизала пальцы и, ласково улыбнувшись, потребовала у косматого:

– Кайся уже чего-нибудь про бабулю.

Он захлопнул пасть обеими руками, впрочем, без особого успеха, просто его страстные признания стали чуть глуше, зато слезы брызгали так, что я опасалась, что в скором времени они размоют травяную тюрьму.

– Я не хотел, чтобы Аглая Марфушку принимала, четыре раза ее в лес уводил, в карты проигрывал. Зачем, говорю, нам брюхатая захребетница? – Не выдержав, он ухватился за голову и надсаженно взвыл: – Я папу вашего извести хотел!

На улице загомонил народ, и я, выглянув в окно, с удивлением обнаружила Серебрянского князя Гаврилу Спиридоновича. Велев черту подождать, я поторопилась во двор, а черт все не унимался и в пустом доме откровенничал о том, сколько раз он пытался сдать бабулю властям, как ссорил ее с Августой, воровал деньги и подсиживал нашу Марту, поскольку давно уже обещал ее место некой безвестной Белянке. Я о такой ведьме не слыхала, видимо, бабуля, став магистершей, лихо с ней посчиталась за все.

Вылетев на крыльцо, я едва не сбила уединившихся от народа князя и боярина. Гаврила Спиридонович с озабоченным лицом придерживал Мытного за локоток, а тот потерянно смотрел сквозь меня с таким скорбным выражением, словно отца только что схоронил.

– А вот и госпожа гроссмейстерша, – глянул на меня Серебрянский князь.

Я встала, словно на стену налетев, поежившись от дурных предчувствий.

Вся наша героическая компания, так лихо расправившаяся с Фроськой, потихоньку протискивалась в калитку, от которой осталось лишь два столба да петли с огрызками досок.

– Почему вы такой серьезный, Гаврила Спиридонович? – осторожно поинтересовалась я.

Обычно у князя было такое простодушно-изумленное выражение лица, какое было у дурневского головы в тот день, когда его беленькая, как сметана, невестка от такого же белобрысого муженька родила черненького, как закопченный котелок, мальчонку. На этот же раз Гаврила Спиридонович смотрел остро, чуть не колол взглядом. Черты лица его, обычно мягкие, закаменели, став гранитно-твердыми, резкими, разом выдав в нем человека властного и сильного.

– До меня дошла дурная весть, – отчеканил он, чуть не саму душу царапая взглядом, – что в столице при попытке мятежа арестован Яким Мытный.

– Это нелепо, – стиснул кулаки Адриан, и Серебрянский поспешил положить ему руку на плечо, уверив:

– Великий Князь чудом спасся. И если б не беспримерный героизм княгини Луговской, возможно, я бы сейчас вас брал уже под стражу, надеясь вашей головой выкупить жизни детей Великого Князя, ничуть не виновных в малодушии и слабохарактерности их отца.

– Нет. – Мытный попытался вырваться, сбросив руку князя, но бежать с крыльца ему уже было некуда, внизу стояло мое воинство, из открытых дверей дома несся непрерывный плач Пантерия.

Серебрянский вопросительно взглянул на меня, я отмахнулась, мол, не обращайте внимания на ерунду, спросив с досадой:

– Адриана Якимовича объявили папиным пособником?

– Не только его, – качнул головой Серебрянский. – Что для меня намного серьезней, пособниками Мытных объявлен весь Ведьмин Круг. Для Серебрянска это удар под дых, а для вас, – он испытующе окинул меня взором с головы до ног и вздохнул, – возможно, каторга, а возможно, и костер.