Ведьмин ключ

– Не своей смертью помер Агакай. Совсем молодой был, значит, жил бы и теперь. Выходит, царствует еще, – ответил старик. – Как же мне, конюху его, не ушедшему с ним тогда, теперь не служить владыке? Вот и коня, уж которого и не помню, держу для него. Кони мрут от старости, а мне и веку нет что-то. Ты, царь, как я соберусь к Агакаю, вели коня, которого сейчас выхолил, со мной положить. Царев он. Ему и отведу.

Агай молча положил руку на острое плечо старца, склонил голову. Потом обошел печи и приказал продолжить работу. Снова загрохали молоты, зашипело железо, зеленым пламенем заплескалась в ковшах растопленная медь.

Владыка остановился, наблюдая, как два кузнеца плющили раскаленный добела брусок железа. Он на глазах вытягивался в полосу, из-под молота снопами брызгали желтые звезды. Наковальня тяжко стонала, рождая на избитой спине новый меч.

«Прав старец, – думал Агай. – Кому поклялся служить, тому и верен. А что жизнь растянулась, как сыромять под дождем, не его вина. А где могила отца моего? Никто не видел и не знает. Мидяне-изменники хоронили, а где и как?»

Отлетевшая чешуйка окалины ударилась о щеку Агая, и он очнулся от задумчивости, глядя на оторопевших кузнецов.

– Куйте смело, – извинил он их ласковым словом. – Хорош будет меч. Мне его пришлите.

Ободренные кузнецы снова замахали молотами. Царь отошел от них к старейшинам.

– Ну, мастер, – сказал он Логу. – Вижу, постарался. Отливщиков набрал славных. Сколько же отольют к весне?

– Двести тысяч наконечников будет, – твердо пообещал Лог. – Кроме них, еще сработаем шлемы, панцири, мечи. Луков уже есть сотня. Пятьдесят мастеров готовят их. К сроку управимся.

Агай провел взглядом по старейшинам.

– Слышали?

Разглядывая новооткованный меч, Скил посоветовал:

– Ты возвысь его, владыка. Поставь старейшиной. Над ними. – Он бросил меч в кучу других, повел рукой по мастерским. – Я бы ему пожаловал золотой шнур на шапку!

Оставленный с другими, белолобый рысак Ксара призывно заржал, забил настоявшимися ногами, всплыл на дыбы. Два воина повисли на нем, ухватив за узду, Ксар улыбнулся.

– Ты рассмешил моего коня, Скил, – заговорил он, поблескивая мелкими зубами. – Отдай заодно мастеру свой панцирь и шлем и, да простит меня владыка, царскую конницу. Ну, зачем ему высокая честь? Он и без того высок.

Скил промолчал. Ничего не сказал и Агай. Он подошел к своему коню и, когда воины подсадили его в седло, поманил мастера.

– Я доволен тобой. – Царь перебрал в руках витой повод. – Шнур золотой – не награда. А за стрелы твои – жди милости. Скил советовал послать тебя в Ольвию к эллинским мастерам. Слова его я впустил в свои уши. Съездишь, умения наберешься.

Мастер встряхнулся. Медленно, как во сне, поднял он руки, обхватил шею царского коня и поцеловал его в большой, дерзкий глаз.

– Царь, царь! – зашептал он. – Многие искусства хочу познать для себя и народа нашего. Пользу в том вижу великую.

Агай кивнул и тронул коня. Мастер сделал несколько шагов, потом разнял руки и стоял, ошеломленный обещанием, глядя вслед отъезжающему владыке.

Старейшины сидели в царском шатре. Угощал их Агай на славу. Наевшись, разместились у очага, дружески пускали по кругу витой ритон, окованный ясным серебром, беседовали. По скифскому обычаю вино не разбавляли водой: пустая эллинская забава.

Агай был тих и ласков. Союз с сарматами, смотр войска, юноши, ставшие воинами, дружная работа в кузне и теплый, весь в солнце, хоть и осенний день – все это настроило его на добрый лад.

Кун появился к вечеру, как всегда, внезапно. Казалось, он не вошел в шатер через дверь, а возник у очага сразу, из ничего. Агая всегда поражала и пугала такая способность начальника стражи. И сейчас, неожиданно увидев его рядом, он шевельнул плечами, чувствуя меж лопатками холод, будто кто просунул под кафтан и пришлепнул к спине настывшую ладонь.

– Тысяча и еще половина есть, кто достоин быть в особом крыле, – доложил Кун, пристально глядя на Агая. – Еще Когул снялся. Ушел к Танаису. Я далеко провожал.

Ксар привстал с места, недоуменно разглядывая Куна. Скил тоже недоверчиво крутил головой.

– Как так – тысяча и еще половина? – прищурился Агай. – Мне говорят, и я слышу: скифы разучились метать стрелы!

– Сколько же тогда ты выбрал из моих? – грозно спросил Ксар. – Их сто шестьдесят тысяч, и каждый бьет без промаха, как сокол зайца!

Царь поднял руку, успокоил Ксара, строго ожег взглядом заговорившего было Скила. Начальник, стражи стоял невозмутимо, нацелив заросшее лицо только на Агая.

– Как отбирал? – опустив глаза, недовольно спросил царь.

Кун помялся.

– Чучело персида на коня посадил, горло белой тряпицей обмотнул, – глухо ответствовал он. – Двести махов от стрелка. Конь бежит. Кто попал в тряпку – налево, кто в бок или голову – плохо. Направо ставил. Так отбирал.

Старейшины медленно поднялись на ноги, оглушенно молчали. Даже Агай часто заморгал, пытаясь представить услышанное.

– Ай-хай! – выдохнул Скил. – На двести махов в тряпицу на горле?!

– Лжец! – взревел Ксар. – В щит попадет не всякий, а тут – в шею!

Кун метнул в него глазами, будто заколол.