Ведьмин ключ

Гошка стоял, стиснув в зубах сигарету. Лицо его в резких пятнах света и тени было чужим и жестким. Тамара взяла его под руку, спросила:

– Не знаешь, к чему кораблекрушения снятся? Я часто вижу один сон: ночь, волны и человек в волнах. Он захлёбывается, вот-вот пойдёт ко дну, а тут вдруг обломок мачты, и он хватается за неё. К чему это?

– К чему такое снится, ты у Женьки узнай. – Гошка отщелкнул сигарету. Соря искрами, она прочертила дугу и пропала в сугробе. – Одно знаю, что корабли теперь без мачт, торчат только трубы железные. За них хватайся не хватайся…

Невидимками в бирюзовых снегах хохотали куропатки, далеко в каньоне шумела работяга-река. Она трудилась по своему разумному распорядку денно и нощно, и даже в лютый мороз Домугда, притиснутая ледовой крышкой, трудно проталкивалась вперёд, без устали шлифуя своё гранитное ложе.

– Вот так, – ответил своим мыслям Гошка.

Тамара потянула его за собой. Луна висела над их головами, и они уходили не отбрасывая теней.

Вскоре на их место вскарабкались Женька с Верой. В женской палатке загорелся свет и два силуэта чётко объявились на брезенте, как на экране. Женька присвистнул:

– Ну кино-о!

– Не мешай имя, – попросила Вера. – Любовь у них, сердечность.

– Серде-ечность! – заорал студент, вырывая из наста комок снега. – Эй, актёры, гасите свет!

Он размахнулся и швырнул снежком в палатку. Комок ударил в брезент, как в бубен. Тени нехотя разъединились, одна двинулась в сторону, и треугольник света упал на снег. Наступив на него, из палатки вышел Гошка, достал мятую пачку сигарет и, чиркнув спичкой, осветил бледное лицо.

– Ты, вижу, перебрал? – спросил он Женьку. – Пойдём баиньки.

Он через плечо всмотрелся в десятиместку рабочих, из которой нет-нет да вырывались отдельные громкие голоса, кивнул на прощанье Вере и по ступенькам скатился в свою палатку. Женька обиженно сопел.

– Ох, с гонором ваш Гоша, – тоскливо заметила Вера.

– С тенором!

– С кем? – быстро переспросила повариха и вдруг зачастила: – Пошто-то встретит наедине, уставится неотрывно, а говорит, говорит всё о чем-то другом. Складно выходит, а не понять. Блажной, чо ли?

– Стихи читает. Не обращай.

– Не злись, не суди их. – Вера коснулась его груди. – Не ревнуй.

– Выставляла бы их из палатки, – ответил он. – Спать мешают, и вообще – что она, замуж за него собралась?

Повариха отвернулась.

– А я их не слышу! – неожиданно с весёлой злостью сказала она. – А я сплю!

Женька удивлённо уставился ей в спину.

– Почо их гнать-то? – чуть отвернув к нему голову, пропела повариха. – Эх ты, гуран молоденький, пущай пластаются. Небось и сам бы прибёг сольцы лизнуть, да другой на солонце пасётся… Никаво не понимашь.

Она с головы на плечи спустила платок, нехотя шагнула к палатке.

– Ох, и пьяна я нынче-е! Винище – и то тверёзей. – Сладко потянулась и, отстонав в долгом зевке, предупредила: – К нам, пьяным, не приди смотри.

– Да иди ты! – совсем растерялся Женька. – Иди спи.

Она растянула концы платка в стороны и плавными шажками пошла к палатке. Женька прислушался. Повариха тихонько пела:

Несёт Галя воду,
Коромысло гнётся.
Стоит Ваня по-даль
Над Галей смеётся-а…

Гошка лежал на спальнике одетым. Когда вернулся и затих в своём мешке Женька, он встал и ощупью в темноте выбрался из палатки. Лунатиком проскользнул к женской, отстегнул деревянные застёжки.

– Гоша, – шепотом окликнула Тамара.

Он не ответил, пробираясь мимо Вериной раскладушки.

– Глупый, – ласково сказала она в темноту.

Харлампий не спал; он слышал, как ушел Гошка, закурил. Пульсируя в темноте огоньком папиросы, думал о том, какое замешательство в размеренную жизнь базы внесла его телеграмма.

«Если приедет начальник экспедиции, – размышлял Харлампий, – устроит разгон. Рабочие, конечно, с претензиями: работы нет, другого чего нет, обманули! Да и свои итээровцы как поведут себя – неизвестно. От Гошки чего хочешь жди. Ещё этот студент, тоже не подарочек. Сергей… и Сергей хорош. Нет, чтобы порядок поддерживать, так сам с ними заодно пьёт. – Харлампий пятернёй завозил по лицу. – Рабочие-то, а? Уйти грозятся… Так-так-так. Допустим, вертолёт не прилетит. Уйдут? Вполне возможно. Тогда что же получится, план работ сорвут, не под пистолетом же их на гольце сидеть заставлять. Уговаривал? Всеми силами, есть свидетели! Так нет, своё гнули. – Харлампий вылез из мешка, сел на раскладушке. – Ну, пойдут, а вдруг что случится – тайга? Черт! Тогда – следствие… Ну, дудки, учёны! Разгон от начальника переживу, а тюрьму…»

Временами до его слуха долетал шум со стороны рабочей палатки.

«Брагу пьют, – тревожила мысль. – Перепьются, припрутся отношения выяснять, а тут свои такие же дрыхнут».

– Ну, ситуация! – Харлампий сокрушённо помотал головой. – Кругом один.