Ведьмак

Фон Швельборн тоже перекрестился, затем нетвердой рукой вытянул меч из ножен, притороченных под тебеньком.

– Heilige Maria, Mutter Gottes, – рявкнул он. – Steh mir bei![87]

Рыцарь Генрих не опозорил в тот день своих бравых предков фон Швельборнов, в том числе и Дитриха фон Швельборна, храбро бившегося под Дамьеттой и одного из немногих, которые не убежали, когда сарацины волшебством запустили на крестоносцев черного демона. Пришпорив коня и вспомнив неустрашимого предка, Генрих фон Швельборн ринулся на привидение, разбрызгивая вылетающие из-под конских копыт крошки беззубок.

– Орден и святой Георгий!

Белый единорог совершенно по-геральдически поднялся на задние ноги, черная кобыла заплясала. Девушка испугалась, это было видно с первого же взгляда. Генрих фон Швельборн бурей мчался на них. Как знать, чем бы все кончилось, если б озеро вдруг не покрыл туман, а таинственный мираж лопнул, распался на разноцветные осколки, словно витраж, в который швырнули камнем. И все исчезло. Все – белый единорог, вороная лошадь, странная девушка…

Мерин Генриха фон Швельборна с плеском влетел в озеро, остановился, мотнул головой, заржал, принялся грызть зубами удила.

С трудом усмирив закапризничавшего коня, Хассо Планк подлетел к рыцарю. Фон Швельборн глубоко дышал и сопел, чуть ли не сипел, а глаза у него были выпучены, как у рыбы.

– Клянусь мощами святой Урсулы, святой Кордулы и всех одиннадцати тысяч кельнских дев-мучениц… – выдавил из себя Хассо Планк. – Что это было, edler Herr Ritter[88]? Чудо? Явление?

– Teufelwerk, – простонал фон Швельборн, только теперь бледнея от изумления и щелкая зубами. – Schwarze Magie! Zauberey![89] Проклятое, языческое и чертовское наваждение.

– Лучше поедем отсюда, благородный господин. Да поскорее… До Пельплина недалеко, только бы церковные колокола услыхать.

У самого леса, на возвышенности, рыцарь Генрих фон Швельборн оглянулся последний раз. Ветер разогнал туман, в местах, закрытых стеной леса, зеркальная поверхность озера поматовела и пошла рябью.

Над водой кружил огромный орел-рыболов.

– Безбожный, языческий мир, – пробормотал Генрих фон Швельборн. – Много, много трудов, работ и огня ждет нас, прежде чем орден немецких госпитальеров наконец изгонит отсюда дьявола.

– Конек, – сказала Цири укоризненно и одновременно насмешливо, – не хотелось бы быть назойливой, но я немного тороплюсь в свой мир. Я нужна близким, ты же знаешь. А мы сначала оказываемся у какого-то озера и налетаем на какого-то смешного простака в клетчатом костюме, потом на толпу грязных и орущих лохмачей с палицами, наконец на психа с черным крестом на плаще. Нет, нет! Не те времена, не те места! Очень тебя прошу, Конек, поднатужься как следует. Очень тебя прошу.

Иуарраквакс заржал, вскинул рогом и передал ей что-то, какую-то мысль. Цири поняла не до конца. Задумываться не было времени, потому что в голове у нее опять разлился холодный свет, в ушах зашумело, а в затылке похолодало.

И ее снова поглотило черное бархатное ничто.

Нимуэ, заливаясь веселым смехом, потянула мужчину за руку, они сбежали к озеру, петляя меж невысоких березок и ольшинок, вывороченных с корнями и поваленных стволов. Выбежав на пляж, Нимуэ сбросила сандалии, приподняла платьице, зашлепала босыми ногами по прибрежной воде. Мужчина тоже скинул ботинки, но в воду входить не спешил, а сбросил плащ и разложил на песке.

Нимуэ подбежала, закинула ему руки на шею и поднялась на цыпочки, однако, чтобы ее поцеловать, мужчине все равно пришлось сильно наклониться. Не напрасно Нимуэ называли Локотком – но теперь, когда ей уже исполнилось восемнадцать и она была адепткой магических искусств, называть ее так могли лишь самые близкие подруги. И только некоторые мужчины…

Мужчина, не отрываясь от губ Нимуэ, сунул руку в разрез ее платья.

Потом все пошло быстро. Они оказались на расстеленном на песке плаще, платьице Нимуэ подвернула повыше талии, ее бедра крепко охватили бедра мужчины, а руки впились ему в спину. Когда он ее брал, как всегда слишком нетерпеливо, она стиснула зубы, но быстро нагнала его, сравнялась, подхватила ритм. Опыт и сноровка у нее были.

Мужчина издавал смешные звуки. Поверх его плеч Нимуэ видела медленно плывущие по небу кучевые облака фантастических форм.

Что-то зазвенело – так звонит затопленный на дне океана колокол. В ушах зашумело. «Магия», – подумала она, отворачивая голову, чтобы высвободиться из-под щеки и руки лежащего на ней мужчины.

На берегу озера – повиснув над его поверхностью – стоял белый единорог. Рядом – вороная лошадь. А в седле вороной лошади сидела…

«Но я же знаю эту легенду, – пронеслось в мозгу Нимуэ. – Я знаю эту сказку! Я была ребенком, маленькой девчушкой, когда слышала ее от деда Посвиста, бродячего сказочника. Ведьмачка Цири. Со шрамом на щеке… Вороная кобыла Кэльпи… Единорог… Страна эльфов…»

Движения мужчины, вообще не заметившего появившейся картины, стали резче, издаваемые им звуки – смешнее.