Ведьмак Геральт. Том 1

– Немножко. Но еще больше тяготит сознание, что я обидел тебя. Я пришел извиниться, Эсси, попробовать найти повод для приятной беседы.

– Извиниться должна я, – сказала девушка. – Я слишком резко отреагировала. Я всегда реагирую резко, не умею сдерживаться. Прости и предоставь мне вторую возможность. Поговорить.

Он подошел, облокотился о перила рядом с ней. Почувствовал пышущее от нее тепло, легкий аромат вербены. Он любил запах вербены, хотя запах вербены и не был запахом сирени и крыжовника.

– С чем у тебя ассоциируется море, Геральт? – вдруг спросила она.

– С беспокойством, – ответил он, почти не задумываясь.

– Интересно. А ты кажешься таким спокойным и сдержанным.

– Я не сказал, что чувствую беспокойство. Ты спросила об ассоциации.

– Ассоциация – зеркало души. Мне кое-что известно об этом, я – поэт.

– A у тебя, Эсси, с чем ассоциируется море? – быстро спросил он, чтобы покончить с рассуждениями о беспокойстве, которое чувствовал.

– С вечным движением, – не сразу ответила она. – С переменой. И с загадкой, с тайной, с чем-то, чего я не схватываю, что могла бы описать тысячью способами, тысячами стихов, так и не дойдя до сути, до сущности. Да, пожалуй, именно так.

– Стало быть, – сказал он, чувствуя, что вербена все сильнее действует на него, – то, что ты ощущаешь, – тоже беспокойство. А кажешься такой спокойной и сдержанной.

– Я и не спокойна, и не сдержанна, Геральт.

Это произошло неожиданно, совершенно неожиданно. Жест, который он сделал и который мог быть лишь прикосновением, легким прикосновением к ее руке, переродился в крепкое объятие. Он быстро, хоть и не грубо, привлек ее к себе, их тела порывисто, бурно соприкоснулись. Эсси застыла, напряглась, сильно выгнула тело, крепко уперлась руками в его руки, так, словно хотела сорвать, сбросить их с талии, но вместо этого только крепче схватила их, наклонила голову, раскрыла губы.

– Зачем… зачем это? – шепнула она. Ее глаз был широко раскрыт, золотой локон опустился на щеку.

Он спокойно и медленно наклонил голову, приблизил лицо, и они вдруг сомкнулись губами в поцелуе. Однако Эсси и теперь не отпустила его рук, стискивающих ее талию, и по-прежнему сильно изгибала спину, стараясь не соприкасаться телами. Оставаясь в такой позе, они медленно, словно в танце, кружились. Она целовала его охотно, смело. И долго. Потом ловко и без труда высвободилась из его рук, отвернулась, снова оперлась о перила, втянув голову в плечи. Геральт неожиданно почувствовал себя отвратительно, неописуемо глупо. Это ощущение удержало его от того, чтобы приблизиться к ней, обнять ссутулившиеся плечи.

– Зачем? – спросила она холодно, не поворачиваясь. – Зачем ты это сделал?

Она глянула на него краешком глаза, и ведьмак вдруг понял, что ошибся. Неожиданно понял, что фальшь, ложь, притворство и бравада завели его прямо в трясину, где между ним и бездной будут уже только пружинящие, сбившиеся в тонкий покров травы и мхи, готовые в любую минуту уступить, разорваться, лопнуть.

– Зачем? – повторила она.

Он не ответил.

– Ищешь женщину на ночь?

Он не ответил.

Эсси медленно отвернулась, коснулась его плеча.

– Вернемся в залу, – свободно сказала она, но его не обманула эта легкость, он почувствовал, как она напряжена. – Не делай такой мины. Ничего не случилось. А то, что я не ищу мужчины на ночь, не твоя вина. Правда?

– Эсси…

– Возвращаемся, Геральт. Лютик уже бисировал дважды. Теперь моя очередь. Пойдем, я спою…

Она как-то странно взглянула на него и, дунув, откинула прядь с глаза.

– Спою для тебя.

4

– Ого, – разыграл удивление ведьмак. – Явился, однако? Я думал, не вернешься на ночь.

Лютик закрыл дверь на крючок, повесил на гвоздь лютню и шапочку с эгреткой, снял куртку, отряхнул и положил на мешки, валявшиеся в углу комнаты. Кроме мешков, лохани и огромного, набитого гороховой соломой матраца, в комнате на чердаке не было никакой мебели – даже свеча стояла на полу, в застывшей лужице воска. Дроухард восхищался Лютиком, но, видать, не настолько, чтобы отдать в его распоряжение комнату или хотя бы эркер.

– А почему это ты думал, – спросил Лютик, стягивая башмаки, – что я не вернусь на ночь?

– Думал, – ведьмак приподнялся на локте, хрустнув соломой, – пойдешь петь серенады под окном прекрасной Биелки, в сторону которой весь вечер вывешивал язык, словно кобель при виде суки.

– Ха-ха, – засмеялся бард. – До чего ж ты глуп. Биелка? Чихал я на Биелку. Просто я хотел вызвать ревность у Акаретты, за которой приударю завтра. Подвинься.

Лютик повалился на матрац и стянул с Геральта попону. Геральт, чувствуя странную злобу, отвернулся к маленькому оконцу, сквозь которое, не поработай там пауки, было бы видно звездное небо.

– Чего набычился? – спросил поэт. – Тебе лихо, что я бегаю за девчонками? С каких пор? Может, ты стал друидом и принес обет чистоты? А может…

– Перестань токовать. Я устал. Ты не заметил, что впервые за две недели у нас есть крыша над головой и матрац? Тебя не радует мысль, что под утро нам не накапает на носы?