ВЕДЬМАК

— Я хотела бы остаться здесь. Здесь, в Дарн Роване. У госпожи Стеллы.

Он не удивился. Он предполагал нечто подобное.

Тактичность удержала его от вопросов, которые были бы унизительны для обоих.

— Я дал слово, — холодно сказал он. — И да будет все по твоему желанию.

— Благодарю, ваше императорское величество.

— Я дал слово, — повторил он, стараясь не избегать ее взгляда. — И сдержу его. Однако, думаю, ты выбрала не самое лучшее. Высказала не то желание. Если ты изменишь…

— Я не изменю, — сказала она, когда стало ясно, что император не закончит фразу. — Да и зачем менять? Я выбрала госпожу Стеллу, выбрала то, чего так мало видела в жизни… Дом, тепло, добрые отношения… Сердечность. Невозможно ошибиться, выбирая такое.

«Бедная, наивная зверушка, — подумал император Эмгыр вар Эмрейс Деитвен Аддан ын Карн аэп Морвудд, Белое Пламя, Пляшущее на Курганах Врагов. — Если б только ты знала, что именно выбирая такое, совершают самые страшные ошибки».

Но что-то — может, далекое, давно забытое воспоминание — не позволило императору произнести это вслух.

— Интересно, — сказала Нимуэ, выслушав рассказ. — И правда интересный сон. Были еще какие-то?

— О! — Кондвирамурса быстрым и точным взмахом ножа срезала верхушку яйца. — У меня все еще в голове кружится после той сценки! Но это нормально. Первая ночь на новом месте всегда приносит сумасшедшие сны. Знаешь, Нимуэ, о нас, сновидицах, говорят, будто наш дар не в том, что мы умеем снить. Если опустить снения в трансе или под гипнозом, то наши сонные видения не отличаются от снов других людей ни интенсивностью, ни разнообразием, ни багажом предвещания. Нас отличает и о нашем даре говорит нечто иное. Мы помним сны. Редко когда забываем, что нам снилось.

— Потому что у вас нетипичная и только вам присущая работа желез внутренней секреции, — оборвала Владычица Озера. — Ваши сны, говоря несколько упрощенно, не что иное, как выделения в организм эндорфина. Как и многие стихийные магические таланты, ваш дар прозаически органичен. Впрочем, к чему я говорю о том, что ты и сама прекрасно знаешь? Я слушаю тебя. Так какие же сны ты помнишь еще?

— Молодого парня, — нахмурила брови Кондвирамурса, — странствующего по голым полям с котомкой за плечами. Голые весенние поля. Вербы… У дороги и на межах. Вербы кривые, дуплистые, растопырившие ветви… Еще не зазеленевшие. Парень идет, осматривается. Наступает ночь. На небе загораются звезды. Одна из них движется. Это комета. Красная, рассыпающая искры, она наискосок пересекает небосклон.

— Браво, — улыбнулась Нимуэ. — Хоть я и понятия не имею, кого ты видела во сне, можно по крайней мере точно определить дату события. Красная комета была видна в течение шести дней весной в год заключения цинтрийского мира. Точнее, в первые дни марта. В остальных снах тоже появлялись какие-нибудь календарные события?

— Мои сны, — фыркнула Кондвирамурса, подсаливая яйцо, — не календарь огородника. В них нет табличек с датами. Но, чтобы быть точной, я видела сон о битве под Бренной, вероятно, насмотревшись на полотно Николая Цертозы в твоей галерее. А дата битвы под Бренной тоже известна. Та же самая, что и год кометы. Я ошибаюсь?

— Не ошибаешься. Что-нибудь особенное было в твоем сне о битве?

— Ничего. Кони, люди, оружие. Люди толкались и орали. Кто-то, вероятно, ненормальный, ревел: «Орлы! Орлы!»

— Что еще? Ты сказала, что снов был полный мешок.

— Не помню. — Кондвирамурса осеклась.

Нимуэ улыбнулась.

— Ну хорошо. — Адептка гордо вскинула голову, не давая Владычице Озера возможности позлословить. — Да, случается, что и я забываю. Идеальных людей не бывает. Повторяю: мои сны — видения, а не каталожные карточки.

— Знаю, — обрезала Нимуэ. — Я не проверяю твои сновидческие способности. Это не экзамен, а анализ легенды. Ее загадок и пробелов. Кстати, у нас получается вовсе недурственно, в первых же снах ты распознала девушку с портрета, двойника Цири, которую Вильгефорц пытался выдать за наследницу цинтрийского престола.

Они замолчали, потому что в кухню вошел Король-Рыбак. Поклонившись и буркнув что-то, он взял с буфета хлеб, горшок-двойчатку и полотняный сверток. Вышел, не забыв поклониться и снова что-то пробурчать.

— Он сильно хромает, — сказала Нимуэ, по возможности равнодушно. — Он был тяжело ранен. Кабан распорол ему на охоте ногу. Поэтому он почти все время проводит в лодке. В гребле и рыболовстве рана ему не мешает, на лодке он забывает о своей беде. Это очень порядочный и добрый человек. А мне…

Кондвирамурса тактично молчала.

— А мне необходим мужчина, — деловито пояснила миниатюрная чародейка.

«Мне тоже, — подумала адептка. — Черт побери, как только вернусь в академию, первым делом дам… кому-нибудь себя совратить. Целибат, конечно, вещь хорошая, но не дольше одного семестра».

Нимуэ кашлянула.

— Если ты закончила с завтраком и мечтаниями, идем в библиотеку.

— Вернемся к твоему сну.

Нимуэ раскрыла папку, перебросила несколько акварелей, вынула одну. Кондвирамурса узнала сразу.

— Аудиенция в Лок Гриме?