Ведьма живет на краю деревни

– Настя, Настя. Вот, смотри. Тут мы вдвоем. И детишек нарожать не успели, – Яков сел за стол, и по привычке глянул туда, где жена хлопотала у печки. – Время летит, в прошлом месяце на поминках годовщину справили. Я еще сел сдуру на твой пустой стул. Да ты простишь ведь, не за такое прощала. А помнишь, говорила: умру, найдешь молодуху. Дурочка! Как видишь, один. Да и тебе недолго там одной, скоро свидимся. Приду к тебе. Вот такое у меня чувство… Но как же у нас получилось по-дурацки. Сколько раз крутил это в голове, как пластинку. Собралась ты в город, за документом, – за бумажкой, пропадом она пропади. А сколько раз откладывала! А тут приспичило, зимой, в гололед. Автобус юзом. Схоронили.

Почистил во дворе Яков, – баню из виду не упускал, нет. Стоит банька, как ни в чем не бывало, правда, двери настежь, – Демьян вчера оставил с перепугу.

Почистил в хлеву Яков, – боров спал и хрюкал во сне, корова о чем-то усердно размышляла – присел тут же, под кучей навоза, на чурку, покурить. Дышалось тут, честно говоря, свободно. В тишине и согласии. Чего ж Майка притихла? – задался он вопросом. Развернулся на своем чурбане, глянул в честные глаза коровы и опешил: Корова не мычит. Уже подоили. А доить кроме хозяина некому, – вот в чем дело. Некому!

Ну, дела. Пошел за сеном, зацепил вилами – а у сена цвет пепельный, потер пальцами, принюхался, захватил еще охапку с другого навеса, вроде нормально выглядит. Пошел в курятник, – так и есть! «Куриный бог» исчез с гвоздя. Плоский камень в половину ладони, с естественным отверстием, такие у доброго хозяина служат для защиты кур от сглазу. На гвоздик повесишь, – и будь спокоен. А тут гвоздь один торчит.

Занес в избу дров, в животе защемило, хватанул хлеба, да выплюнул, – солонющий. Но кто его в соль макнул?

Вернулся к бане, на место вчерашнего происшествия.

Дверь болтало ветром, как тряпку на огородном пугале. Придержал дверь, а внутрь соваться не спешил – мешало что-то… Еще со скотного двора заметил: баня приуныла, посмурнела, почернела. Правда, и погодка не задалась.

Ах, банька, банька. Повернись к Ведьме задом, ко мне – передом.

– Шучу, – вдруг вырвалось из него это слово, а там следом и вопросы: – Как же ты так, а? Кого пустила ты? А?

Похлопал ладонью по бревну, перекрестился.

– Говорили ж люди дураку, освяти баню, освяти – нет, не послушал…

Помолчал.

– В народе как про тебя говорят? Знаешь? Да зна-а-ешь. Баня – мать родная, все грехи смоет… Да вот не смыла.

Яков бормотал чёй-то, подбадривал себя, подбадривал, да не шибко получалось. Сунулся – из предбанника потянуло зловонием, – Демьян не соврал. Из парилки в предбанник вода застыла и образовался ледник.

Стены перепачканы, икона разбита, веревки разорваны, барахло с гвоздей сметено вместе с пимами, а гвозди изогнуты, как проволока. Веники, вехотки, мешки, пакеты, фуфайки, – все разодрано, будто зверь нашкодничал. Гора из гладкой светлой кожи оказалась дедовым тулупом. Общипан, как курица в суп.

– Шалишь, да? А ну выдь! Погляжу на тебя, – Яков пригляделся, прислушался. Всю ночь ждал встречи. – А че штаны отцовы наизнанку? На примерку, али как?

Помолчал. Икона лежала перед ним, рама разбита, оклад изогнут. Пригляделся, – она ж дома висела, а сюда каким ветром?

Тут другая висела, с почерневшим ликом.

Побежал в дом. Угол пуст. Лампадка на полу. Сказать кому – засмеют, рехнулся сосед.

В бане стал сгребать все в угол, под шмотками пол был засыпан крупой, пшенкой кажись. Откуда ей взяться тут? Однако, насыпано. Яков за метлу. Да где там, пропала.

– А метла ведь – это… вещь важная. Метла в углу, по старым приметам – охрана от нечисти. Все про тебя знаю. Выходь.

В горле запершило, от пыли и чего-то едкого. Вышел. Хватанул снега. Полегче стало маленько. Наступил в сугроб, одной ногой, другой, и, проваливаясь по колено, прошествовал до забора. На снегу чернели ветки, оказалось, от метлы разбросаны. Зачем? Не понять.

– Березовые. Лежат двумя рядками. Как по заказу. Будто мы с Настенкой лежим.

Огляделся. Хмарь вокруг. И следов-то нет. Хотя если приглядеться, куриный след есть, вон идет он, – голуби такой не оставят. А куры по сугробам лазить тоже не дуры.

– Демьян глазастый, вчера сказал, у ведьмы лапы куриные были.

Глянул на березу возле бани. Что с ней не так? «Ведьмины метлы» на ветках накручены, а ночь стояла тихая, бурана не было.

– Ах ты ж нечистая! Спилю все на хрен.

Яков начал прокладывать курс обратно, охая – эхая, и точь-в-точь попадая на свой след в сугробах. Даже повеселел от шалостей гостьюшки.

…Солнце. Небо. Весна. Бывало в жизни и такое событие. И бегут они, Яшка и Настенка по тюпу, за деревней. Забегут на крутой берег Тартаса, и несутся с него, не зная ног. Молодые, резвые, только школу закончили. В обуви уже вода хлюпает, а девчонка хохочет, все ей ни по чем. Живот обхватила, чтобы унять смех, наклонилась, постояла и снова бежать. Яшка уже не поспевает.