Ведьма в Царьграде

Он взял ее лицо в ладони, смотрел, пожирал глазами. И опять поцеловал. Дерзкий, ох и дерзкий же! А ей и сладко. Пусть же целует. А потом… Никто еще не знает, что потом. А этот миг только их. Его и ее.

Ольга сама закинула руки ему на плечи, обняла. И волна пошла по телу. Что есть в мире слаще, что более необходимо, как не забыться в его руках! У его сердца. Это как порыв беспечной и радостной юности, о которой почти забыла.

Но миг забытья был краток: в двери опять стучали.

– Государыня! Тут от патриарха к тебе посыльный. Говорят, что кличет тебя Полиевкт, беседовать желает. Так что передать-то?

Ольга высвободилась из рук Свенельда, оправила сбившуюся шаль, съехавшую на затылок шапочку надвинула плотнее.

– Пусть подождут!

Ну куда с такими пунцовыми после поцелуев губами выходить? Княгиня резко оттолкнула Свенельда.

– Погоди. Мне вот что сказать тебе надо. И это серьезно.

Они оба еще тяжело дышали, но Свенельд понял, что государыне и впрямь есть что поведать. За годы службы научился это улавливать.

Ольга же поделилась тем, о чем думала все это время: ей странным казалось, что Константин так переменился к ней именно тогда, когда выпил живой чародейской воды. Конечно, люди меняются после того, как вольют в себя живительную влагу, да вот только Константин не просто оживился – он сосредоточил на ней все свое внимание, сделался любезен сверх всякой меры, она вдруг нравиться ему стала неимоверно, и сразу же стал настаивать на новой встрече. Именно тогда у княгини впервые мелькнула догадка, что у него словно не жизненных сил прибавилось, а он попал под наваждение приворотного зелья. Ну, допустим, что живая вода его взволновала, что благодарен был и радостен, но ведь и позже император вел себя не как умудренный годами муж, а как юнак, какого впервые обуяли страсти Лады. Сказывала ведь уже Ольга Свенельду, что будто под мороком Константин. Будто приворотного зелья хлебнул вместо живой воды.

Свенельд слушал внимательно, но тут все же хмыкнул недоверчиво.

– Ну, подумай сама – откуда у тебя в ларце могло оказаться зелье приворотное? Или собой ты столь плоха, чтобы глянуться Константину? А приворотное зелье… Ты же его в ларец не укладывала? Нет. И никто не клал. Да и зачем брать в Царьград зелье приворотное? Ну, если, конечно, ты заранее не задумала пленить базилевса, а потом им вертеть, как пожелается.

Ольга даже руками замахала. Глупец! Разве она стала бы так рисковать? Или не ведомо ему, варягу, как опасно бывает приворотное зелье? Ведь насильственно привороженная любовь никогда никому добра не приносила. Такое чувство к беде. Уж Ольге то известно.

– Известно? – удивился Свенельд. – Да откуда?

Глаза княгини стали туманными, взгляд словно ушел в себя, и видела она нечто, только одной ей понятное.

– А вот и скажу тебе… Долго ведь в себе таила. Но все равно никому иному не доверюсь. А было это давно, так давно…

Она поглядела на Свенельда, вспомнила, что годами намного старше его, и, не упомянув срока, поведала, что, когда Олег Вещий привез ее, еще Прекрасой называвшуюся, из-под Пскова в Киев для своего воспитанника Игоря, тот вдруг заупрямился, жениться не желал. А ведь именно он поначалу настаивал, чтобы ему сосватали некую Прекрасу-псковитянку, причем самого Олега сватом засылал. А как подошло дело к свадьбе да понял Игорь, что Вещий не спешит признать его и женатого взрослым, и власть княжескую не передаст, то любовь его в обиду и злость на невесту обернулась. Новобрачная же, к тому времени уже Ольгой назвавшаяся, была еще слишком молода и глупа, чтобы понять, что терпением и лаской можно приучить к себе мужа, вот и решилась к чародейству прибегнуть. Нашептали ей, где некий ведьмак проживает, и тот по просьбе молодой княгини приготовил ей приворотное зелье.

Ольга рассказывала все это запинаясь и словно через силу: как-то неловко было влюбленному в нее варягу рассказывать про ту старину глубокую. Да Свенельд и сам оборвал:

– Довольно, Ольга, хватит. Не к чему мне это все знать.

Но Ольга настояла. Ей нужно ему поведать то, что ее тревожит. Ибо тогда, после зелья приворотного, Игорь и впрямь воспылал к ней чувством великим. Все подле княгини своей быть хотел, ни на шаг не отпускал, а если самому уезжать приходилось, то даже хворать начинал, пока к ней не возвращался. Тогда же они и сына своего зачали, Глеба, который… Ну, неудачный, в общем, сынок у них вышел, будто нездоровая колдовская стать и его отметила неудачей. Ибо, как уже сказывала, навеянная чарами любовь больше зла несет, чем добра. Ну а Игорь потом, когда силы наваждения любовного истаяли, всегда к суложи своей подозрительно относился. Вроде и сроднились они за годы супружества, вроде и дела общие у них были, да только…

И опять Свенельд остановил признания княгини:

– Хватит, все понял уже. Говорю же – не надо мне этого знать. А что ты для Игоря значила, я сам видел… Да и все видели. Потому он ценил тебя и княгиню себе иную не заводил, понимая, что другой такой нет.